Сало
Шрифт:
Чуть поодаль, в выгоревших на солнце зарослях лежало что-то красное. Платье у Аллы голубое в синий горох, точно не её, но может тряпка какая, прикрыться. По утру любая пьянка выглядит иначе: убого, некрасиво, бесперспективно. А вечером весело было. Ох, как весело! Дома у них гуляли. Гости дорогие, на машине с противотуманными фарами. Два фермера с района и агроном ихний. Хорошо, что не местные, меньше сплетен. Гришка нажрался, как всегда, да и вырубился благополучно, а она с мужиками кататься поехала. По степи.
Красной оказалась детская кофточка. Ветром, что ли, с соседского двора унесло или потерял кто? Ну, и что с этой кофтой делать? Ни к чему её не присобачишь. Ни надеть, ни прикрыться. Только на голову и налезет.
Аллка сплюнула вязкую, невкусную слюну, попадая себе на подбородок, небрежно утёрлась и попыталась разорвать кофту по шву. Не рвётся! Грубо и затейливо выругавшись она швырнула находку в заросли пырея и покачиваясь пошла к грязному металлическому корыту.
Вода для скотины оказалась мутная и затхлая, но всё-таки вода. Мучающаяся похмельем женщина набрала полный рот вонючей жидкости, но тут же с отвращением её выплюнула. Между крепко сбитыми досками деревянного загона на неё с любопытством глядел чей-то крупный карий глаз. Бычара! Всё б вам на обнажённую Аллку с дурными помыслами пялится, порода мужская, порочная!
Надо поторопиться. Солнце уже вышло. Скоро люди пойдут, охренеют. До двора метров десять, добежать, подоить Зорьку и отоспаться. А там выйдет в степь по полудню, поищет одежонку.
Непутёвая Алла едва успела прикрыть за собой калитку и юркнуть в коровник, как пошли степенными, тяжёлыми шагами коровы разных мастей. За коровами вышли их хозяйки в пёстрых передниках и разноцветных платках. Щебечут бабы бодро и радостно, будто выспались, в такую-то рань. Хорошо, что у Аллки рабочий халат всегда на притолоке висит. Накинула халат на голое тело и немного успокоилась.
– Сейчас-сейчас, родная! – пятнистая корова уставилась на нерадивую Аллу с немым укором. Молоко давило на непривыкшее к тяжести вымя, причиняя животному неудобство.
Аллка побежала за алюминиевым ведром в соседний сарай. Хорошо, что вчера ничего не запирала, как знала. Острые каблуки застревали в рыхлой почве, и земля летела из-под поцарапанных ног неуклюжими комьями. Немного возбудился красивый, багрово-рыжий петух, недовольно на белые босоножки поглядывая, встрепенулся, расправив крылья, и головой агрессивно повёл.
– Только кинься, гад! В суп пущу, – цыкнула на петуха Алла, и тот понятливо попятился. Перед хозяйственной деревенской женщиной вся скотина на цырлах ходит, даже куры.
После утренней дойки Зорька заметно повеселела. Корова толковая, на стойбище и сама дойдёт, хворостиной гнать не надо, как некоторых. Теперь курЯм дать и поросятам…
– Э-ге-гей, – рассёк воздух хлёстким кнутом пастух Петька где-то совсем рядом, – А-ну, пошла! Фить-фить-фить, – Петька, молодой, симпатичный, пышущий здоровьем, загоревший на пастбище до черноты парень, заслонил восходящее солнце широченной спиной.
– Ой, – Аллка вспомнила отчего-то, что не причёсывалась. Пшеничные спутанные космы наверняка торчат из хмельной головы, как стог соломы. И рожа небось опухшая. От пьянки.
– Привет, Аллуська, как здоровье? Обидел что ль кто? Видал я тебя сегодня. Хороша ты, мать! Я б с тобой у-ух, – конь у Петьки норовистый, с характером, не дал приятную фразу дослушать и тут же унёс красивого пастушка в бескрайнюю, вольную степь, только Аллка его и видела. Так и застыла она с ведром молока в трясущихся руках, будто в землю вкопанная. Пастух! Он-то раньше всех на стойбище появляется. Вот проблема, так проблема! Конюшня-то как раз с видом на её голожопые приключения.
Впрочем, ну его. Не мужик он, что ли? Всё поймёт. Алла и с ним поговорит. А сейчас нужно как-то здоровье поправить. Молока можно выпить, но парное молоко – гадость ещё та. Самогонки бы.
Где там её Гришка? Дрыхнет муженёк, раз искать не кинулся. Иногда Алле казалось, что мужу нравится, что жена с другими катается и к нему не пристаёт. Почти не задумываясь, что делает, Аллка направилась к избе, стараясь не качаться. Еле-еле открыла приветливые двери. Ввалилась в душную, пахнущую перегаром хату. Силы покидали. Она оставила ведро с молоком на столе и жадно приложилась к ковшику с водой. Фу, от воды башка ещё сильнее закружилась.
Не проспавшийся ещё муж храпел на всю хату. Как уснул на диване, так и лежит. Оно и лучше. Гришка не буйный, слава богу, но волновать даже спокойного мужика негоже. Все бутылки под столом пустые. Аллка скинула пропахший навозом халат и порванный лифчик, надела своё чистое домашнее платье. Принюхалась. Помыться бы. Её тело источало специфический, ядрёный мужской запах, какой бывает от нестиранных носков и потных подмышек. Надо искупаться и голову помыть, но сначала достать из погреба самогона. Как можно быстрее, а то помрёт! Она лихо подхватила с комода ключи от хозблока, стараясь не звенеть.
В погребе прохладно. Бутыль с самогоном запотела. Рядом сала шмоток. Не бабушкиного, конечно, но Аллка и сама солит, старается. И мясо солит с маринадом особенным. Уже дело открывать в пору. Свиней разводить. Бизнес. Но Алла стесняется. Бабку очень за торговлю осуждали, спекулянткой обзывали. Времена другие, конечно, но надо же чем-то свои страхи оправдать. Аллка боялась, что на деньги кинут, что покупателей не будет, что свиньи чем нехорошим заболеют, трихинеллой, например. Да полно в её задумчивой светловолосой голове напрасных страхов водилось!
Конец ознакомительного фрагмента.