Салон для робота
Шрифт:
— Ты откуда? — спросил Маль.
— Оттуда, — буркнул незнакомец. — Живешь здесь?
— Да…
— Ну и я буду. У тебя недурственно. Один прозябаешь?
— У меня робот, — с гордостью заявил Маль.
— Старая развалина небось, — коротышка презрительно фыркнул, отер рот оберткой и бросил ее на пол.
— Нет, новый, — проговорил Маль и запнулся, потому что от внезапной догадки весь похолодел и облился потом.
— Новый? — коротышка оживился и перестал ковырять в зубах.
— То есть не очень, — почти заискивающе пробормотал Маль.
И тут как назло в комнату вкатилась «Диэна».
— Время
Тут коротышка вскочил, в воздухе мелькнула сечка, посыпались искры, голова «Диэны» подпрыгнула и перевернулась в воздухе. На лету коротышка подхватил ее и выскочил в дверь — он был мастер своего дела. Где-то в глубине пустых коридоров прогремели и замерли шаги.
А «Диэна» рухнула на пол и беспомощно задергалась. Маль бессмысленно смотрел на темный, почти человеческий обрубок…
Несколько минут они смотрели друг на друга. Каждый ожидал этой встречи. Каждый предвидел. Когда-то это должно было произойти. И вот — случилось. Маль мечтал и страшился. Надеялся. Что его мальчик когда-нибудь придет. Вернется.
Деш желал в душе, что этого не будет. Никогда. Так — проще.
И вот они друг против друга. Маль — растерзанный и жалкий, с лихорадочно блестящими глазами, синеватыми запавшими щеками, его убогость почти вызывающая. Деш — в серебристом комбинезоне, смотрящий, как всегда, чуть свысока и дерзко, но одновременно, что-то усталое, измученное во взгляде. Нет, они не взвешивают и не оценивают ничего, просто погружаются в тот поток, что вытекает из сердца другого, стремясь доказать невозможное. Невозможность торжества своей правоты, невозможность прощения и примирения. Первым отвел взгляд Маль — он всегда был слабее, и тут опять сплоховал. Деш, будто только и дожидался дрожания этих болезненных покрасневших век, отвернулся и присел на корточки подле тела «Диэны». И хотя осматривать было нечего — и так ясно, что произошло — Деш почти автоматически ощупал пальцами корпус и шейный шарнир. Это немного успокаивало, хотя взгляд Маля по-прежнему жег затылок и спину. И как человека по руке погладил он нежнейшие тактильные перчатки «Диэны». И она поняла — в ответ ее пальцы тихонько сжали руку Деша.
— Зачем вы это сделали? — Гранд шагнул к постели Маля и, наклонившись, заглянул в лицо.
— Нет, нет, это не я, — Маль махнул рукой и попытался отползти в угол постели.
Он, как всегда, был не виноват. Почти. Только в одном — никто его не любил, а он так хотел, так жаждал этого. И вот — додумался. Привязать к себе, как собаку, робота. Совсем не сложно: чуть-чуть перестроить датчики в сенсорном блоке, ввести в память программу… Это запрещено, строжайше запрещено. По Маль ничего не мог с собой поделать.
— Артур, я ведь там кое-что исправил, — пробормотал Маль робким извиняющимся голосом.
— Ерунда, я тоже исправлял, — отозвался Деш, не оборачиваясь.
— Ты — не то. То, что ты — это ерунда… А вот я… И главное — в голове.
Деш помолчал несколько секунд.
— Как твой резерв? — спросил и покосился на облупленные стены.
— В нулях. Теперь всегда в нулях. Неужели не знаешь? Ведь это все из-за тебя!..
— Ладно! — Деш обернулся и махнул рукой в воздухе, будто хотел схватить и зажать в кулаке поток жалобных причитаний. — У меня не было выхода. Меня бы схватили. Теперь я — Деш. И ты меня не знаешь. Ты понял?
Но Маль, казалось, не слышал его.
— Посмотри, — бормотал он, глядя перед собой. — Посмотри, что они со мной сделали!.. А теперь отняли «Прошку»! Понимаешь, «Прошку». Бедняга! Конечно, его ликвидировали, ведь я столько раз ковырялся в нем.
— Люди всегда поступают по-скотски, — согласился Деш. — К примеру — ты. Не успел получить «Диэну», как тут же полез к ней в голову, а потом пригласил дружка-потрошителя…
— Да я его не знаю! Впервые видел! Клянусь…
— Ладно, ладно, — Деш сделал примирительный жест, но к кровати отца так и не подошел.
— Что будешь делать? — тихо спросил Маль.
— Пойду отыскивать непутевую голову «Диэны».
И Деш направился к дверям.
— Артур! — почти истерически вскрикнул Маль. — Артур! Я же знал, где ты прятался тогда. Но не сказал. Они изувечили меня. Но я не сказал…
— Изувечили тебя не за это, — буркнул Деш.
— Артур, ты убил человека…
— Потрошителя, — поправил Деш.
— Но… все равно… человека…
Деш резко повернулся, подбежал к койке отца и, наклонившись, рванул застежку комбинезона.
— Вот, видишь, видишь! — он стал тыкать пальцем в давний белый шрам. — Этот гад чуть не снес мне голову. Ты понял?
— Но Артур…
— Что Артур? Что?! Такие, как ты, папаша, придумали этот скотский мир. Так пусть в нем будут одни роботы, одни машины, а людей не будет. Вообще. Ясно? Вот чего я хочу. А вас всех — к черту!
— Но Артур… Это же невозможно. Из-за преступления одного…
— Хватит оправдываться! Будете отвечать все вместе. Тебе ясно? Нет?..
— Но, Артур, ты же не робот… Ты — человек… Вроде…
— Я — мыслящее существо. А вы все — скоты! Вот деление, которое признаю. Понял ты? Нет? — и Деш бросился к дверям…
Магнокар Деша мчался по старой свалке. Искореженные после ликвидации тела роботов лежали здесь в специальных хранилищах или просто в бетонированных ямах, прикрытые пленкой. Там и здесь в пленке мелькали черные дыры — это потрошители из самых ничтожных и презираемых — потрошители-мусорщики, — проделали себе ходы, отыскивая в «трупах» роботов случайно уцелевшие детали.
Магнокар Деша, пробравшись меж двумя высоченными кучами мусора, похожими на пирамиды, остановился перед низким зданием с узкими редкими окнами, чем-то похожими на казарму или производственный корпус. Но ничего связанного с производством в первоначальном смысле здесь не было. Напротив, внутри приютилось нечто вроде трактира. Стояли темные столы без скатертей, стулья с резными спинками, висели на длинных цепочках лампы — все подделка под старину самого дурного вкуса. Огромный зал с боковыми коридорами, из которых выкатывались роботы-официанты с подносами, был всегда полон посетителей. Как бы поздно ни уходил Деш, в зале еще толпились люди; как бы рано ни являлся — за столиками уже ели и пили. Казалось, завсегдатаи здесь живут. Спят, уронив голову на руки, едят, курят, о чем-то договариваются, уединяются в отдельные номера с девицами и никогда не покидают темного сумеречного зала.