Сальвадор Дали
Шрифт:
Гала излечила его тем, что внушила: все идет прекрасно, надо продолжать работать, все еще впереди, он создаст великолепные полотна, деньги позволят свободно творить, политика лишь помеха чистому искусству, старая Европа разваливается и деградирует, доживая последние годы, а будущее принадлежит Америке…
Так ли было или иначе, мы не сможем узнать. В отличие от Михаила Зощенко, Сальвадор Дали не интересовался учением Павлова и вряд ли мог проанализировать причины своей депрессии. Конечно, я высказал гипотезу, и причина могла быть другой. Однако в любом случае, повторю, для талантливого творческого и увлеченного своей работой человека
Вспомним случай с Рене Кревелем. Депрессия довела его до самоубийства. Правда, она была отягощена приемом наркотиков, а потому принимала наиболее острые формы. Сальвадор Дали наркотиков не употреблял, рядом была любящая жена, умевшая морально воздействовать на него и направлять его действия. Через некоторое время он избавился от депрессии. Его выбор, основанный на доводах рассудка, укоренился в подсознании как устойчивая установка. Произошло духовное преображение.
Глава 6
МИР САЛЬВАДОРА ДАЛИ
Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости.
Доллары дороже друзей
Гада обустраивала их домик в Порт-Льигате и предложила Сальвадору поехать в Италию, чтобы воочию лицезреть картины гениев Возрождения. Она стремилась отвлечь его от тяжелой тоски.
Его просили прочесть лекцию в Барселоне. Но когда они приехали в город, там уже начались беспорядки. Иберийские анархисты взрывали бомбы, была объявлена всеобщая забастовка. Появились вооруженные патрули и эскадроны жандармерии. Прошел слух, что будет провозглашена Каталонская республика. Чета Дали спешно наняла такси до французской границы.
В своих воспоминаниях он пишет, будто в Париже взялся за огромное полотно под названием «Предчувствие гражданской войны» (показывая себя пророком). Однако поначалу название было: «Податливое сооружение с вареными бобами», а размеры картины нормальные: 100 х 99 см.
Вероятно, что в этой работе он выразил свою депрессию (ведь эскизы к ней набросал еще раньше). Фигура одинокая, гигантская и страдающая от раздирающих ее мучительных страстей. Они раздирают ее натурально, наглядно и не без сексуальных символов. Сбоку — маленькая фигурка спокойного обывателя. На предчувствие гражданской войны это не похоже: именно обывателя она больше всех тревожит и пугает.
Другую картину того же периода (1936) — «Осенний каннибализм» — можно назвать «Сладкая парочка». Две растекающиеся фигуры сладострастно поедают друг друга, используя столовые приборы.
Вообще, Сальвадор Дали в своих картинах практически не отозвался на гражданскую войну в Испании и на чудовищную Вторую мировую. Исключение, насколько мне известно, одно: «Лицо войны» (1940) — полотно, написанное в США. На фоне пустыни искаженное ужасом лицо, которое кусают змеи; вместо глаз и рта — черепа, у которых тоже черепа вместо глаз и ртов.
Можно вспомнить «Апофеоз войны» В. В. Верещагина, созданный на семь десятилетий раньше: огромная груда черепов среди пустыни. Надпись на раме: «Посвящается всем великим завоевателям — прошедшим, настоящим и будущим». А Дали, умевший придумывать вычурные надписи,
Нет, Дали не посмел, даже находясь в США, осудить франкистов и фалангистов, начавших гражданскую войну в Испании, немецких фашистов, обрушивающих бомбы на мирные города. Его не возмутило даже убийство Федерико Гарсиа Лорки.
Перерождение Дали особенно отчетливо видно на этом примере. Чутко ощущая политические настроения в Западной Европе и США, Сальвадор понял: теперь невыгодно и опасно быть заподозренным в симпатиях к атеистам и коммунистам, даже к испанским республиканцам. Обозначилось непримиримое противостояние коммунизма и фашизма, Сталина и Гитлера, трудящихся и буржуазии.
Дали свой выбор уже сделал. Став процветающим художником и дизайнером в Соединенных Штатах, он перешел на сторону имущих власть и капиталы. Состояние неопределенности, вызвавшее у него депрессию, было отчасти мнимым: он тогда уже окончательно порвал со своим прошлым и близкими друзьями (с отцом и сестрой — еще раньше).
Оправдывает он свой выбор в 1941 году в США. О времени и месте приходится постоянно напоминать. Человек, меняющий убеждения, стремясь приспособиться к окружению, преображается со временем и в пространстве, переходя в новую среду (теория относительности в приложении к психологии личности; хотя есть люди, которые духовно сильнее обстоятельств).
«Война обратила людей в дикарей, отбила все чувства, — писал Дали, имея в виду Первую мировую. — Люди потеряли способность ощущать гармонию, равновесие, подробности и воспринимают только надрыв…»
Только ли надрыв? В первые годы после войны нечто подобное наблюдалось. Хотя если взглянуть на рисунки Сальвадора 1918–1925 годов, никаких надрывов не обнаружишь. Даже портрет «Больной мальчик» не производит гнетущего впечатления. Точнее сказать: определенные люди «клюют только на надрыв».
Дали обвиняет войну, общество, но только не своих почитателей-покупателей и не самого себя. Хотя выбор делал он сам.
Вдохновенно, усердно и лицемерно, находясь в США, он обличал Европу, ее искусство, а в особенности атеизм: «Истерзанная войной Европа издыхала, корчась в судорогах «измов» и не имея уже никаких сил — ни политических, ни эстетических, ни нравственных, ни идейных. Европу доконали цинизм и произвол, безликость, безмыслие и серость. Европу доконало безверие. Отведав запретного плода с древа познания и утратив даже подобие веры, Европа суеверно и слепо вверилась кумирам — несть им числа! На что только не уповала Европа — на нравственный идеал, на эстетический и даже на убогий идеал коллективизма».
Эти обвинения обрушивал из Америки на европейцев человек, еще недавно провозглашавший на митингах и в статьях идеалы коммунизма, коллективизма, атеизма! Да, конечно, свободный художник имел полное право резко изменить свои убеждения. Но зачем же поносить то, что еще недавно превозносил?
Помнится, на Нюрнбергском трибунале Артур Зейсс-Инкварт, бывший лидер австрийских национал-социалистов, в отличие от большинства других обвиняемых, не стал перекладывать свою вину на Гитлера. Он честно признал, что считает его «человеком, сделавшим великую Германию действительной реальностью… Я не могу сегодня кричать «Распните его!» после того, как еще вчера я провозглашал ему осанну».