Сальвадор Дали
Шрифт:
Два мастера современной живописи ринулись в бой с академическим искусством — ведь наше время породило новый, худший изо всех видов академизма, и если прежде академическое искусство еще отличала кое-какая техника, то теперь ровным счетом никто не владеет ни рисунком, ни живописью.
Я полагаю, что современное искусство — это величайший крах, однако никакого другого искусства сегодня не существует, а то, которое есть, вполне созвучно нашему времени — эпохе краха.
Завтрашнее искусство произойдет из сегодняшнего: оно родится как протест против сегодняшнего академического искусства точно так же, как
А теперь слушайте хорошенько, что я вам скажу, потому что мысль моя хороша необыкновенно.
Новейшие открытия в биологии свидетельствуют, что всякую новую разновидность Природа отливает с нетленных матриц (нетленность, уточняет Дали, рождена исступлением). Академический же отпечаток дают тленные матрицы.
Вот почему я мистик.
Нетленная матрица, я хочу сказать (sic!), совершенный способ письма, был найден раз и навсегда в эпоху Возрождения. Матрица нетленна, если в ней, помимо всего прочего, есть исступление, экстаз, а если нет, это академическая болванка. Экстаз в живописи может воплощаться зримо, как у Веласкеса и Вермеера (и это, должно быть, наилучший вариант), но бывает и головная разновидность исступления, как у Рафаэля.
Веласкес, Вермеер и Рафаэль отлиты с нетленных матриц, сами нетленны, и, следовательно, они антиакадемики.
А эти жуткие итальянские футуристы, что накинулись на новый рецепт, и есть самые отпетые академики, да уже с гнильцой почище всякого Месонье, впрочем, он хоть и протух, а еще может — всякое бывает — прийтись нам по вкусу.
Мистицизм и реализм — вот девиз испанской живописи. А венец мистицизма — мистический экстаз, обретаемый путем совершенствования, путем восхождения к тайным покоям замка души при суровом художническом самодознании, исследовании мистического сна, тягостнейшего, изнурительнейшего, но и наигармоничнейшего изо всех снов. Художник-мистик и художник-реалист единосущны.
Это самодознание, исследование мистических снов лепит особую душу — с костяком наружу, подобную той, что Унамуно разглядел в Кастилии: костяк обращен наружу, а плоть — нежнейшая, трепетная плоть духа — обнесена им так, что расти ей больше некуда, только к небу, ввысь.
Разница между мной и Пикассо состоит в том, что его революция как была, так и осталась разнородной, а моя не только разнородна, но и однородна, а кроме того, продолжается по сию минуту.
Разговоры о моей живописи похожи на споры физиков о том, что такое свет — волна или частица. Дали до сих пор определяют то как волну, то как поток частиц, хотя французский эссеист Мишель Тапи уже догадался, что Дали — и частица и волна одновременно.
Вот объяснение слитности разнородных фрагментов моего бытия.
Как указывает на то мое имя — Сальвадор, спаситель, — я призван избавить современную живопись от лени и хаоса. Я жажду соединить опыт кубистов с божественной соразмерностью Луки Пачоли и поднять на заоблачную высоту сюрреализм, последнее прибежище атеизма и диалектического материализма. И тем восстановить великую традицию испанской мистико-реалистической живописи.
Именно потому, что я прошел и кубизм, и сюрреализм, мой «Христос, не схожий с другими» остается в русле классики. Думаю, из всех современных распятий мое наименее экспрессионистично, впрочем, самая большая новость сегодня — это Христос Прекрасный, как ему — Богу — и полагается.
Красота теперь дозволена снова — и этим (о, ирония судьбы!) мы обязаны сатанинским нападкам Пикассо на красоту.
Только что я закончил письмо Пикассо: «Благодарю тебя, Пабло! Твой иберийский гений покончил с уродством современной живописи. Не будь тебя, умеренность и аккуратность французской живописи висели б над нами как дамоклов меч еще лет сто и наше искусство хирело бы и чахло, пока бы не добралось наконец до твоих судорог, до твоих прекраснейших нелепиц, до твоих пугал.
С первого же удара ты поразил быка чистой физиологии, а затем и другого, еще чернее первого, — быка материализма. И началась новая эпоха мистической живописи — с меня, Дали».
Моя метафизика немного тревожит и меня самого — не чревата ли и она взрывом, подобным тому, что предсказал Эддингтон в теории расширяющейся Вселенной?
Если бы Землю населяли 9 миллионов Пикассо, 10 миллионов Эйнштейнов и 12 миллионов Дали, планета наша распухла бы до размеров Вселенной. Но не бойтесь: СТОЛЬКО НАС НЕ НАБЕРЕТСЯ!
Хроника жизни и творчества Сальвадора Дали
1904, 11 мая — в испанской провинции Каталония, в городе Фигерасе близ Барселоны в семье нотариуса дона Сальвадора Дали-и-Куси и доньи Фелипы Доменеч родился сын Сальвадор Фелипе Хасинто.
1908–1910 — учеба в муниципальной начальной школе Фигераса, руководимой Эстебаном Трайта Коломером. С 1908 года Сальвадор каждое лето проводит на даче в приморском городке Кадакесе.
1910–1916 — учеба в коллеже Христианских братьев (Испано-французский коллеж Непорочного Зачатия Безьер-Фигерас) с преподаванием на французском языке.
1916–1921 — учеба в старших классах средней школы и в муниципальной художественной школе. Учителем рисования был Хуан Нуньес Вернандес.
1918 — первая выставка работ Дали в театре Принсипаль (Фигерас); поощрительные отзывы в прессе. «Портрет Лусии», няни художника. Пейзажи Кадакеса.
1921 — по заказу муниципалитета Фигераса участвует в оформлении городских праздников. Знакомится с книгой о футуризме.
6 февраля — смерть матери.
«Портрет моего отца» и «Автопортрет с рафаэлевской шеей», выполненные в импрессионистской манере. Сальвадор знакомится с сочинениями и репродукциями картин футуристов.
Осенью зачислен в Королевскую академию изящных искусств Сан-Фернандо в Мадриде.
Декабрь — издан сборник «Общественное обновление» группы, в которую входил Сальвадор, выступающей за победу пролетариата над буржуазией.
1922, январь — февраль — участие в коллективной выставке Каталонской студенческой ассоциации в галерее Дальмау в Барселоне. Благожелательные отзывы в прессе о его работах.
Сентябрь — Дали поселяется в студенческой Резиденции (общежитии) при академии, где сформировались поколения испанских интеллигентов. Знакомство с Гарсиа Лоркой, Луисом Бунюэлем, Рафаэлем Альберти, Мануэлем де Фалья.