Салют из тринадцати орудий
Шрифт:
Во время разговора обезьяна тревожно переводила взгляд с лица на лицо, но при слове «чай» обрадовалась и вытащила из глубин своей корзины чашу.
Пока монах по имени Ананда заваривал чай и пока они втроем его пили, Стивен изучал лицо Муонг. Оттенки выражений определить было сложно, но некоторые он уже отличал, особенно глубокую привязанность к монаху.
Песнопение внутри храма прекратилось. Трижды ударил гонг.
— Сейчас они собираются медитировать, — заметил Ананда.
Быстро опускалась ночь. В лесу внизу последний раз за день что-то прокричал хор гиббонов. Двое из них пробежали по траве перед притвором —
— Мне очень жаль, что она так далеко уходила. Слишком далеко для обезьяны ее лет.
— Наверное, она очень любит дурианы.
— Любит, но их здесь полно, некоторые уже созрели. Нет. Она ходит туда повидать самца. Но она старая, он ее презирает. Возвращается она усталой и грустной, со стоптанными ногами и спутанной шерстью.
— А здесь орангутанов нет?
— Есть, и много, но они не подходят. Ей подавай только зверя снизу. Со своими родичами здесь она дружит, они ее часто навещают, но как партнер ее никто не устраивает.
Они некоторое время разговаривали об обезьяне. Оказалось, что когда-то очень давно, счет времени здесь терялся, Ананда (тогда еще недавно прибывший новичок) обнаружил ее сосунком. Ее мать умерла, по-видимому, от укуса змеи. Он выходил орангутана на овечьем молоке. Говорить она, конечно, не могла, но Ананда был уверен — понимала, как минимум, сотни две слов и вполне могла следовать нити повседневного общения. Очень привязанная на мягкий и вежливый лад. Если бы она так этим вечером не устала, Стивен убедился бы, какие у нее изящные манеры — Муонг, например, всегда вытирает рот после питья и умеет есть ложкой.
На восходе Луны Ананда принес чашу холодного коричневого риса с соленым зеленым дурианом на закуску, а потом задал первый личный вопрос со времени их встречи — где Стивену хотелось бы лечь спать. Комнату выше некогда называли покоями для пилигримов, но это было очень-очень давно. Теперь летучие мыши могут причинить там неудобства. Но, с другой стороны, если спать здесь, то привлечешь змей, которые любят греться в тепле, и дикобразов.
— Если это устраивает Муонг, — ответил Стивен, наблюдая, как она деловито и очень точно раскладывает в квадрат подстилку в дальнем углу, — то и меня устроит.
Насколько понимал Мэтьюрин, в обширном и фактически священном кратере Кумая человек никого не убивает и не убивал с начала буддистской эпохи. Но пусть даже он имел некоторый опыт наблюдения подобной неприкосновенности в индуистской Индии, где стервятники могут сидеть на крышах или пререкаться посреди шумной улицы, а обезьяны свободно залезают в окна, увиденное здесь его поразило. Прежде чем он уснул, половина Ковчега, половина фауны Пуло Прабанга прошла в лунном свете или уселась почесаться на травянистом пространстве. Ночью его разбудило приятное дыхание крупного существа в лицо, но луна уже зашла, и он не смог его опознать. Потом, в первом свете дня, когда он первый раз приподнял голову, орангутан невозмутимо покидал притвор. Очевидно, он наносил визит Муонг. Покрытую росой траву иссекали бесчисленные следы.
Когда Стивен сел, то обнаружил, что Муонг уже ушла. Ее подстилка лежала аккуратно сложенной за рядом камней. А ноги Стивена совершенно одеревенели. Он их растер, невнимательно слушая песнопение
Песнопение закончилось, ударил гонг. В открывшуюся дверь солнечный свет высветил величественную каменную фигуру в дальнем конце храма — спокойную и гармоничную, с поднятой ладонью вперед правой рукой. Пятеро монахов-певчих вышли наружу, ведомые высоким худощавым настоятелем. Стивен поклонился им, они поклонились Стивену. Появился Ананда с чаем и несколькими чашами.
Все расселись на земле. Стивен протянул шелковый сверток со словами «Недостойное приношение древнему дому» и кожаный сверток со словами «Древнему дому недостойное приношение».
Настоятель погладил их с отстраненным удовольствием, поблагодарил и умолк, попивая чай глоток за глотком. После приличествующей паузы Стивен кратко рассказал о себе. Он медик — флотский хирург. В эти края его привела война между Англией и Францией. Помимо медицины больше всего его интересуют живые существа и их образ жизни. А один его друг чрезвычайно заинтересован тем, как распространялся буддизм, и сохранившимися ранними храмами. Так что Стивен надеется получить разрешение осмотреть Кумай, измерить его, зарисовать так точно, насколько позволят его способности, а также несколько дней побродить по окрестностям, наблюдая за их обитателями.
— Разумеется вы можете осмотреть наш храм и зарисовать его, — разрешил настоятель. — Но что до животных — убивать здесь нельзя. Мы едим рис, фрукты и тому подобное. Мы не отнимаем ничью жизнь.
— Я не хочу ничего здесь убивать, только наблюдать. Оружия у меня при себе нет.
Пока настоятель это осмысливал, другой монах, смотревший на Стивена через очки, уточнил:
— Так вы англичанин.
— Нет, сэр. Я ирландец. Но сейчас Ирландия подчиняется Англии, и таким образом воюет с Францией.
— Англия и Ирландия — крохотные островки на далеком западном краю света, — заметил другой монах. — Они так близки друг к другу, что их едва отличишь. Птицы, летящие высоко, могут, садясь, перепутать их. Но Англия больше.
— Они и в самом деле близки друг другу, и не всегда их легко отличить издали. Но, сэр, то же самое применимо и к добру со злом.
— Добро и зло так близки временами, — заметил настоятель, — что едва ли отстоят на волосок. Но что до животных, молодой человек, раз вы обещаете не вредить им, то, конечно же, можете бродить среди них. Муонг покажет вам своих друзей-миасов. Здесь есть много свиней, разные гиббоны и их родичи, а еще великое разнообразие лечебных трав. Но, как и все паломники, вы закоченели и одеревенели после Тысячи ступеней. Ананда отведет вас в горячую купальню, а позже вы зарисуете храм и измерите его. Завтра же ваше тело будет гибким и отдохнувшим.