Сам без оружия
Шрифт:
Японец охнул и отлетел назад. Фонарик упал на землю, наставив тонкий луч в стену. Белкин прыгнул следом, в слабом свете разглядел револьвер в руке противника и бросил одно звено, метя в голову.
На этот раз звук удара был куда звонче, а стон японца тише. Тот сполз по ступенькам и замер. Револьвер выпал из руки. Вот и трофей!
Белкин подхватил его, проверил каморы, потом ощупал японца и нашел еще с десяток патронов. Осмотрел сам револьвер. Знакомый наган. Не его браунинг, конечно, но сойдет.
Прыгая через
– Блоха косоглазая! – выпалил он и осмотрелся.
Просторная кухня, совмещенная с гостиной, старая мебель, печка в углу, два занавешенных окна, третье открыто. В дальнем углу лестница. Куда теперь? Искать командира? Пожалуй.
Поручик подбежал к лестнице, увидел наверху два силуэта, потом услышал звуки выстрелов и, не раздумывая, выпрыгнул в открытое окно. Придется идти в обход.
До склада Гоглидзе и Браун добрались быстро. Но здесь никого не было. Большой сарай с дырявой крышей, полусгнивший навес, куча соломы да старая дырявая сеть. Ворота распахнуты, окна выбиты. Зато на земле хорошо накатанная колея, по которой ездили не только телеги и пролетки, но и автомобили.
– Ушли, – констатировал ротмистр, осматривая сарай. – Недавно шли. Словно почуяли.
Браун молча сидел в пролетке, хмуро глядя по сторонам и трогая рукоятку пистолета. Он уже протрезвел и понимал, что влез в чужое дело. Однако отступать не привык и бросать своих тоже. А своими сейчас были директор Гоглидзе и пропавшие продюсер и оператор. В конце концов, с ними у него бизнес, значит, интересы дела на первом месте.
– Едем обратно, – плюнул под ноги Гоглидзе и сел в пролетку. – Где же теперь их искать?..
Ротмистр мучился от бездействия, к тому же он отлично понимал, что японцы пленников щадить не будут. Как бы еще не убили. Где же они сидят?
На ответ он буквально наткнулся, едва не задавив его. Пролетка уже подъезжала к полицейскому управлению, когда ее перехватил старший филер из группы наблюдения. Увидав Гоглидзе, он бросился наперерез, и ротмистр в последний момент остановил летевших лошадей.
– Ваше высокоблагородие! Слава богу, нашел!
– Кого нашел? – не понял Гоглидзе.
– Да вас! Я в гостиницу своего помощника послал, а сам к складу спешу. Вы ведь оттуда?
– Оттуда.
– Нам в охранном сообщили: японцы намедни дом сняли. Это за бухтой Горностай. Там они могут быть…
Гоглидзе ахнул. Это же совсем в другой стороне от склада. И залив не Амурский, а Уссурийский.
– Точно можешь показать?
– Так там одна дорога! Не собьетесь.
– Ясно… – ротмистр закусил губу, выругался. – Тогда так. Доложи Старшинову, собирайте людей и сразу туда! Только не медлите!
Филер закивал, потом выдохнул:
– Есть, ваше…
– Двигай! – рявкнул Гоглидзе, разворачивая пролетку. – Живо!
Они проскочили пару улиц, едва не сбив нескольких прохожих и одного городового. Тот было засвистел, но Гоглидзе показал ему кулак и крикнул:
– Срочное дело от полицмейстера!
И городовой счел за благо не лезть под колеса бешеной пролетки. Раз так орут, значит, имеют право.
А на следующей улице их самих остановили разбойничьим свистом. Гоглидзе и Браун одновременно обернулись и увидели… довольную и пьяную физиономию Скорина.
– Господин директор! О! Господин Браун! Вы куда так летите? Неужто бабы от вас удирают?
Сам Скорин был на бричке, на козлах сидел здоровенный ражий парень с бледными веснушками на красном лице. Он злорадно оскалил лошадиные зубы и насмешливо посмотрел на знакомцев Скорина.
– Беда, Григорий, – выдохнул Гоглидзе. – Наши к японцам в плен угодили.
Скорин изумленно посмотрел на ротмистра.
– Что значит в плен? Никак война новая? И кто – наши?
– Продюсер Щепкин и оператор Белкин.
С лица Скорина сползла усмешка, хмель разом выветрился. Он совсем по-другому посмотрел на ротмистра, вдруг прищурил глаз.
– Вот оно как вышло… А что же вы?
– Едем выручать.
Скорин смерил ротмистра оценивающим взглядом и задумался.
Там, у Тимофея Костыля, он здорово загулял. Праздновал новую жизнь и чудесное спасение, поминал родителя и брата. Под это дело выпил почти бутылку водки и едва не сполз под стол.
Костыль уложил его в кровать, велел Анютке покликать подружку Зинку – такую же молоденькую уличную, но чистую, работавшую только с господами – и сунул ее под бок Григорию.
– Стереги, милуй, чтобы был доволен, – погрозил он Зинке пальцем и вышел из спальни.
Так Григорий провел целый день. Зинка приказ исполнила в точности, ублажала Скорина, кормила, поила, а под вечер отвела в баньку, где вместе с Анюткой пропарила хорошенько.
Потом Костыль усадил его за стол и спросил, что тот намерен делать дальше. Как судьбу ломать, чем руки занять? Скорин подумал и ответил, что намерен уехать, пока легавые в столице его ищут. Но прежде отомстить япошкам, которые едва не свели его в могилу, хотя он не раз выручал их. Подлые люди должны ответить за зло.
Костыль долго молчал, потом вздохнул. Такого парня, как сын Паши-Гуся, он бы пристроил к делу. Забрал бы под себя других деловых да навел порядок в квартале. Но раз тот хочет слинять – дай ему бог легкой дороги. И в мести помочь надо, дело верное и благое.