Самарская вольница
Шрифт:
– Бисйор хуб! [17] – и еще что-то повелительное, и даже грозное, прокричал в сторону берега. Его напарник ответил: чишм [18] и пошел следом в воду, подняв пистоль в левой руке, чтобы не замочить порох.
«Ну, Никита, держись теперь! Не в кулачную драку кидаться у самарского кабака, не токмо зубы выплевывать да чужую бороду клочками драть!»
Влезли, один в синем, другой в красном теплых халатах, помахали руками, должно быть, для согрева после прохладной купели и, галдя что-то веселое, разошлись по заваленной обломками снастей палубе. Синий остался осматривать корму, а красный поторопился на кичку, к кладовой, где хранился общий стрелецкий скарб полусотни.
17
Бисйор
18
Чишм – слушаюсь.
Никита отступил от двери к чуланчику, стиснул до боли в пальцах рукоять тяжелого топора… Синее пятно закрыло выход из тесной каюты, просунулось. Из-за двери выглянула загорелая усатая голова в блестящей мисюрке [19] . Из-под мисюрки зыркнули два настороженных глаза, но Никиту во тьме и за дверью сразу не приметить. Кизылбашец сделал шаг в каюту… Размахиваться было негде, и Никита со всей силы ткнул острым углом топора под бритый подбородок перса – успел приметить, что под распахнутым халатом кизылбашца надета железная рубаха из мелких колечек.
19
Мисюрка – египетский шлем без забрала.
Забулькав горлом, сраженный насмерть кизылбашец рухнул на пол, головой в каюту, ногами за порог, застучав по доскам тупоносыми исфаганскими малеками [20] из мягкой кожи с пряжками. Красный перс, уже с кички струга, обернулся на этот странный стук, крикнул:
– Тюфянчей [21] Хасан?
Никита, прикрыв рот ладонью, засмеялся, и красный, решив, что его старший товарищ просто запнулся о порог и завалился, отвернулся к двери в носовой части кладовой. Никита быстро втянул побитого перса в каюту, кинул на лавку лицом вниз, чтобы не испачкаться кровью, сдернул мисюрку, примерил – гоже! Выворачивая обвисшие руки, стащил халат, напялил на себя, скинув перед этим свой кафтан – тесноват! Ладно, что по швам не расползается. Поднял с пола оброненную кизылбашцем саблю, торопливо вынул из-за его пояса пистоль, проверил, не просыпался ли порох у запального отверстия.
20
Малеки – башмаки.
21
Тюфянчей – близкий к русскому «сын боярский», служилый человек.
«Слава Богу! – порадовался Никита, примеряя правую руку к чужому клинку. – Эх, кабы теперь еще и бороду сбрить!» – успел подумать он – побитый тюфянчей имел усы, а не бороду. Железную рубаху снимать времени не было – второй кизылбашец ходил по стругу, надобно его как-то отослать от себя подальше, к Аллаху или к дьяволу, без разницы, лишь бы с глаз долой!
Никита выглянул из каюты: красный перс возился с замком, не зная, как его отпереть, а клинком сорвать скобу не решался, чтобы не попортить боевое оружие. Наконец, плюнув в досаде, изрек страшное ругательство:
– Педер сухтэ! [22] – и пошел к корме, продолжая что-то выговаривать, а когда совсем близко подошел к двери, Никита, спиной вперед, вылез из каюты и, резко обернувшись, со словами «салам алейком!» [23] взмахнул саблей, норовя одним ударом срубить кизылбашскую голову.
Сабля со свистом скользнула по верху мисюрки, сбила ее на палубу – каким чудом кизылбашец успел среагировать, пригнуться, Никита даже не сообразил. Знать, наскочил на бывалого воина! Не успел Никита вновь вскинуть саблю, как перс скакнул прочь, выхватил свою – сталь звякнула о сталь, и оба удара оказались столь сильными, что клинки на миг словно застыли в воздухе, потом с визгом разошлись, снова скрестились, испытывая прочность закалки и рук.
22
Педер
23
Салам алейком – здравствуй.
Бой обещал быть трудным, долгим.
– Ах ты, черт неотмытый! Чтоб тебя громом убило! – разъярился не на шутку Никита, нанося удар за ударом, стараясь не упускать инициативы в бешеной сабельной рубке, когда, сплоховав на одну секунду, потом и в годы не исправишь упущенного…
– Пэдэр сэг! [24] – рычал кизылбашец, в злобе кривил сухое, солнцем высушенное лицо с усами и оскалом крепких белых зубов. – Пэдэр сэг! Алла, ашрефи Иран! [25] – и прыгал на палубе, словно барс перед рогатым туром, выискивая миг, чтобы нанести смертельный для гяура [26] удар.
24
Пэдэр сэг – собачий сын.
25
Ашрефи Иран – за бога, благородная Персия!
26
Гяур – неверный, то есть не мусульманин.
– Порождение дьявола! – кричал в ответ Никита, видя, что бой идет на изматывание сил, а он после перенесенного шторма и долгой голодовки еще не окреп в полную меру. – Ишь, блоха зубастая, скачешь, будто черт на святой сковородке, не ухватить тебя никак! – И сам ойкнул, когда конец кизылбашской сабли, им неудачно отбитой после резкого удара, чиркнул по мисюрке на его голове. – Ну, алла, берегись! – Никита отпрянул на шаг, потом еще на один, левой рукой выхватил из-под халата пистоль и взвел курок.
– Иа, алла! [27] – вскрикнул кизылбашец, поднял к голове руку, словно так можно было защититься от пули, а правой неожиданно сильно, как дротик, метнул саблю, целясь Никите в грудь. Тут уже Никите пришлось проявлять всю свою ловкость, он кинулся плашмя на палубу, кизылбашец к нему, но бабахнул выстрел – падая, Никита ударил оружием о доску, курок сработал, и пуля, просвистев мимо перса, отколола кусок от мачты и унеслась в море. Не успела щепка шлепнуться на палубу, как Никита был уже на ногах, а сабля перса, у него за спиной, торчала в стене каюты, правее двери.
27
Иа, алла! – Бог ты мой!..
Что-то в отчаянии крикнув, кизылбашец в два прыжка достиг правого борта и сиганул сгоряча вниз головой. Плеск воды и вопль человека слились воедино, и, еще не добежав до борта, Никита понял, что его супротивник угодил головой о камень, едва прикрытый водой.
Он подошел к краю струга и, тяжело дыша, глянул вниз – сквозь светло-зеленую полосу воды виднелось красное пятно, слегка покачивающееся из-за движения волн то к берегу, то от берега…
– Фу-у, надо же… – и головой качнул в удивлении, что и среди нехристей, оказывается, есть такие отчаянные рубаки. – Малость не остриг меня по плечи! – Никита сдернул мисюрку, провел пальцем по свежему шраму на металле, неожиданно для себя поцеловал чужую, невесть где и кем сработанную железную шапку. – И то славно, что греха на душу не взял, не срубил безоружного… То его Аллах так распорядился.
Усталость – даже колени мелко подрагивали – это Никита только теперь заметил – заставила его опуститься на фальшборт, спиной к красному пятну под водой. Посидел так минуту, две, вновь пристально оглядывая берег, – вдруг всполошил кого-нибудь случайный, при падении, выстрел.
– Надо же! – воскликнул с удивлением Никита и посмотрел на торчащую в стене саблю. – Ловко как метнул, а?! Замешкайся альбо пропусти момент, когда он перевернул рукоять сабли в пальцах, чтобы метнуть от плеча… Не иначе, как милая Параня молилась за меня в эту минуту, – решил Никита, потому как самому было не до молитв тогда. – Расселся, – проворчал он, вставая с фальшборта. – Ехать надо отсель подальше, покудова Господь благоволит ко мне.