Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
Шрифт:
– Да.
– Дай же я тебя поцелую!
Они слились в объятиях. Потом Эдик резко отстранился и прошептал:
– Ну, иди. Иди, милая. Помоги мне…
…Оставшиеся на веранде Егорушка, Наталья Александровна и Олимпиада Серафимовна в это время зевали и неспешно допивали чай. Ольга Сергеевна носила на кухню грязную посуду. Насвистывая, Эдик поднялся на веранду. Настроение у него было прекрасное.
– Что же, Жорочка ужинать так и не будет? Мне послышалось, что хлопнула дверь кабинета. Куда же он пошел? – взволнованно спросила Олимпиада Серафимовна,
– В кухню, за бутербродом, – ответил Эдик, опускаясь в плетеное кресло. – Папа нас сегодня игнорирует.
– Я, пожалуй, пойду, скажу ему, чтобы не ел всухомятку. Он окончательно испортит себе желудок, – Олимпиада Серафимовна поднялась и торопливо ушла в дом.
– Вот она, неусыпная материнская забота! – с иронией сказал Эдик. – Кому-то повезло! Наталья Александровна, а вы почему не скажите сыну, что сладкое вредно? Он за вечер слопал полбанки варенья и не собирается на этом останавливаться.
– Да пусть ест! – отмахнулась та.
– Вы правы: неважно, от чего он будет толстым, от варенья или от безделья. Сахарного диабета Егорушке все равно не избежать. Равно как и остаться девственником до конца своих дней.
– Я хочу вызвать тебя на дуэль! – вскочил Егорушка, отшвырнув ложку.
– Что-что?
– С такими надо стреляться!
– Егор, – поморщилась Наталья Александровна. – Когда это кончится? Когда же ты наконец повзрослеешь?
– Нет, Наталья Александровна, вы не правы, в этом есть что-то романтическое, – улыбнулся Эдик. И на полном серьезе сказал – Что ж, изволь. Давай спустимся в сад, обговорим условия.
– Эдик, надеюсь, ты понимаешь, что твоего младшего брата нельзя воспринимать всерьез, – напомнила Наталья Александровна.
– Не беспокойтесь, ма шер, мы все уладим миром.
– Я, мама, его все равно убью, – серьезно сказал Егорушка. – И ничто и никто меня не остановит!
– Господи, за что мне это? – Наталья Александровны обхватила руками голову и кинула вороватый взгляд на графинчик с водкой.
Когда братья спустились в сад, она судорожно схватилась за рюмку и, пока никто не увидел, наполнила ее раз, другой…
«Для храбрости», – прошептала она.
– Ты умеешь драться на шпагах? – спросил Егорушка, неловко плюхнувшись в гамак. – Ой!
– Осторожно, не упади! – поймал его за руку Эдик.
– Пусти!
– И в кого только ты такой, – старший брат со вздохом опустился на резную скамейку рядом с гамаком и прищурился на звездное небо. – Красиво здесь… Люблю этот дом, этот сад… Даже зимой люблю, когда на улице снег, за окном завывает ветер, зато в зале на первом этаже топится камин, и, если помешать кочергой дрова, искры сыплются, словно от бенгальского огня. Будто опять новогодняя ночь. Фейерверк… Праздник… – он вздохнул. – Всю жизнь я хотел только одного: вечного праздника. Ты любишь Новый год?
– Сейчас лето, – сердито сказал Егорушка.
– Но ведь в мечтах своих можно создавать миры? Любые: прошлое, настоящее, будущее… На самом деле я поэт, во мне романтики гораздо больше, чем в тебе, хотя ты все книги в нашей библиотеке перечитал, и все мечтаешь, мечтаешь… Просто я себя знаю от и до, потому и не боюсь, и уж конечно, не стесняюсь, а ты себя и стесняешься, и боишься. Освободи свой разум, брат. Тебе понравилась эта девушка, вот и все. Но ты не знаешь, как приступить к делу.
– Какая девушка? – порозовел Егор. – К какому делу?
– Брось. Эта девушка. Блондиночка. Впервые что-то дрогнуло в душе, да? Заволновался? И вместо того, чтобы спросить у меня совета, ты надуваешь щеки, грозишься меня убить и вообще делаешь все, чтобы ей опротиветь. Ведешь себя как мальчик, который, чтобы понравиться девочке, дергает ее за косички.
– Да не хочу я никому нравиться! И она моя тетя!
– Вот тут ты ошибаешься. Вы не родственники, так что не мучайся угрызениями совести.
– Ты врешь. Как всегда, врешь.
– Попробуй за ней поухаживать. Она такая же, как ты, наивная, не очень умная, не сказать глупая, просто неопытная. Она тебя не отвергнет, потому что не умеет этого делать. Вы будете пару месяцев коситься друг на друга и вспыхивать, едва соприкоснутся ваши пальцы, ведь никто из вас не знает, как и что надо делать дальше, потом решитесь наконец, возможно, что и переспите, и после этого начнете испытывать друг к другу стойкое отвращение, потому что…
– Не хочу дальше слушать! Не хочу! – Егорушка закрыл ладонями уши.
– …Но вы можете найти удовольствие в духовном общении, стать друг другу братом и сестрой, делать общее дело и даже родить детей. А в пятьдесят лет ты вдруг очнешься, посмотришь вокруг и пустишься во все тяжкие. У тебя родится внебрачный ребенок, и ты напишешь в своем дневнике: «Мне надо было давно с ней развестись, она сделала мою жизнь несчастной». Ты ведь ведешь дневник?
– Что в этом плохого?
– Пустая трата времени. Пойдем лучше со мной в казино, а оттуда – в бордель. И перестань есть банками варенье. Интересно, что бы сказал об этом старик Фрейд? – зевнул Эдик. – Брат, я желаю тебе добра. Ты безобиден, ну, скажем, как бабочка, жаль только, что уродлив. Огромная уродливая бабочка – кому она нужна? А я хочу тебя сделать просто огромной бабочкой. Красавчиком, таким, как я, ты не станешь никогда, так что смирись.
– Я никогда не был злым. А тебя готов убить. Потому что ты меня достал! Я тебя ненавижу!
– Ну, убей, – лениво потянулся Эдик. – Честное слово: мне все равно.
– Если бы я еще знал, как это делается, – пробормотал Егорушка.
– Всему-то тебя научи. Удушенным я быть не хочу, я как-никак Оболенский. И скамейкой по голове меня лупить не стоит, не дамся. Пойди возьми пистолет у папы в кабинете и выстрели в меня. Лучше в лоб, потому что в сердце все равно не попадешь, промажешь. У тебя ведь чудовищная близорукость. Впрочем, ты и в лоб не попадешь. Ты даже слону в задницу не попадешь с пяти метров.