Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых
Шрифт:
МУЖИК. Только электрошокер не вытаскивай. У него кожух повредило, когда ты падал.
Белов растерянно достает трубочку элетрошокера, нажимает на кнопку: разряд; вскрикивает.
Я же говорил. И зачем он тебе, если охрана есть? Никому не доверяешь? За жизнь свою опасаешься?
БЕЛОВ. Кто ты?
МУЖИК. Опять двадцать пять! Ангел-хранитель я твой. Спас тебя, между прочим, потому что несло тебя на скалу, а я опустил на деревья.
БЕЛОВ. Ага. И я ногу чуть не сломал.
МУЖИК. Ну
БЕЛОВ. Как ты можешь ругаться, если ангел? И куришь, и выпиваешь?
МУЖИК. Это все внешнее. В меня ничего не входит, все просачивается в субстанцию вечности.
БЕЛОВ. А разве ангел-хранитель бывает у неверующих?
МУЖИК. Конечно. Он у всех есть, Бог всех любит. Но является тем, кто уверовал.
БЕЛОВ. Когда это я уверовал?
МУЖИК. А когда летел кувырком с самолета, тогда и уверовал.
БЕЛОВ. А почему я не понял этого?
МУЖИК. Мало ли. Человек даже когда рождается, тоже не сразу понимает, что родился.
БЕЛОВ. Не знаю… Может, что-то мелькнуло… Но сейчас я опять неверующий.
МУЖИК. Поздно. Так не бывает: родился – и назад. Ты теперь верующий навсегда, хочешь ты этого или не хочешь.
БЕЛОВ. А как же свобода совести?
МУЖИК. Еще раз говорю – это как родиться. В мамку же обратно не залезешь. Со всей своей свободой. Или уж живи – или, конечно, есть придурки, можно с собой покончить.
БЕЛОВ. Я не самоубийца, я неверующий!
МУЖИК. А это одно и то же.
БЕЛОВ (после паузы). А почему ты в таком виде? Где крылья?
МУЖИК. Крылья ему давай. Зачем они мне, я голубь, что ли? У курицы вон крылья – а толку? Ангел и без крыльев может летать – божественная левитация. Это люди изображают ангелов с крылышками, им так понятнее.
БЕЛОВ. Хорошо. Но я мало, что неверующий, я еврей наполовину! А ты явно русский! Да еще мужик какой-то!
МУЖИК. У ангелов национальности не бывает. Это просто мой телесный вид. Почему русский мужик? Потому что бог любит бедных и несчастных. А кто беднее и несчастнее русского мужика?
БЕЛОВ. В Африке тоже много голодающих.
МУЖИК. Ну давай стану черным. Хочешь?
БЕЛОВ. То есть на каждого абсолютно человека – по ангелу?
МУЖИК. Именно.
БЕЛОВ. Многовато вас. Не тесно на небе?
МУЖИК. Для Бога это пустяки. Я – атом Его дыхания, одного только выдоха. В одном выдохе – миллиарды.
БЕЛОВ. Атом, говоришь?
МУЖИК. Атом.
БЕЛОВ. А спас меня зачем?
МУЖИК. Как зачем? Я ангел-хранитель. Для добрых дел, конечно.
БЕЛОВ. То есть я теперь обязан совершить несколько добрых дел?
МУЖИК. Сразу считать! Калькулятор какой-то, а не человек. Ничего ты не обязан. Захочешь – совершишь, не захочешь – не совершишь. Вернее – совершишь обязательно. Иначе я бы с тобой не растабарывал. Говорю исключительно из уважения к твоему будущему поступку.
БЕЛОВ. Это какому?
МУЖИК. У тебя сколько миллионов долларов? То есть миллиардов?
БЕЛОВ. Журнала «Форбс» начитался? Там написано: восемнадцать, а на самом деле…
МУЖИК. А на самом деле – тридцать два миллиарда семьсот сорок два миллиона триста пятьдесят тысяч. Триста пятьдесят восемь. Триста девяносто. Ого! Сразу пару миллионов прибавилось – транш прошел. Я даже считать не успеваю. Почти уже тридцать три, милок. А военный бюджет России – двадцать девять миллиардов. России, а не Туркмении – при всем уважении к этой стране.
БЕЛОВ (растерянно). Там же мусульмане.
МУЖИК. И что? Я должен за это их не уважать?
БЕЛОВ. Нет, но ты ангел-то какой? Православный? Католический? Иудейский?
МУЖИК. Божий я ангел. И твой. А чего это ты сворачиваешь с разговора? (Лукаво грозя пальцем.) Я знаю! Ты сам уже догадываешься, что сделаешь! А говорят – Бог! Да, Бог все видит и знает, но человек видит и знает не хуже.
БЕЛОВ. Ну, и что я сделаю?
МУЖИК. Раздашь все свои деньги и все свое имущество.
БЕЛОВ. Ага, жди! Да у меня ни одной свободной копейки нет! Все в деле! И эти деньги, между прочим, работают на людей!
МУЖИК. Дом в сорок четыре комнаты – тоже на людей?
БЕЛОВ. В каком-то смысле! Он дает работу прислуге, сантехникам, электрикам, мебельщикам…
МУЖИК. А чего бы мебельщикам вот сюда хоть один приличный стул не сделать? Видишь, на чем люди сидят? Тридцать квадратных метров жилого пространства, а у тебя три тысячи.
БЕЛОВ. Я все эти метры заработал! Я каждую копейку абсолютно честно… (Глядя на Мужика, умолк.)
МУЖИК. Вот. Наконец до тебя дошло, что мне врать бессмысленно.
БЕЛОВ. То есть ты знаешь столько же, сколько и я?
МУЖИК. Естественно. Потому что я, в какой-то степени, твоя часть.
А на стене, между прочим, висит ружье. Белов в ходе разговора поглядывает на него.
Ты на ружье не смотри. Знаю, что ты из ста тарелок девяносто восемь разбиваешь, но оно не заряжено.
Входят Анатолий и Татьяна, хозяева дома.
БЕЛОВ (вскакивает, кричит). Хватайте его, он сумасшедший! Он меня убить хотел! (И со стоном, схватившись за ногу, падает на пол.)
Анатолий и Татьяна с удивлением переглядываются. Мужик, сидевший в темном углу, уже совсем не виден. Он исчез.
Белов на кровати – то ли спит, то ли без сознания. Анатолий и Татьяна выпивают. Как-то механически и по очереди, будто две половинки деревянной игрушки с движущимися планками, на которые они посажены.