Самая сладкая ложь

Эльберг Анастасия Ильинична

— Какие?

Берта откладывала свитер и пыталась сделать недовольное лицо.

— Я вам связала целых два свитера, сэр!

— Не помню! — упрямился Константин. — Это было слишком давно.

— И с чем же вы будете его носить? С костюмами?

— Можно подумать, что я ношу только костюмы!

— Но я даже не знаю, какой вы хотите свитер, сэр. Из какой шерсти…

Константин открывал было книгу, но потом снова поднимал глаза.

— Она бывает разной?

Берта со смехом отмахивалась от него.

— Да будет вам, сэр. Конечно, бывает.

— И… что теперь? —

спрашивал он с сомнением в голосе. — Как ее различают?

— Ну… — Берта задумывалась, при этом украдкой глядя на Лию — та прижимала ладонь к губам, чтобы не расхохотаться. — На ощупь, сэр. И по качествам…

— То есть, я должен пойти с вами в магазин и щупать шерсть? Да вы надо мной смеетесь!

Тут женщины начинали смеяться в голос. У Берты от смеха выступали слезы на глазах.

— Значит, вот как? Вы думаете, что если я ничего не понимаю в шерсти и макраме, то надо мной можно смеяться?

— Вы знаете, что такое макраме, сэр? — спрашивала Берта, до сих пор смеясь. — Я могу сказать, что у вас уже есть ключик к женской душе!

— Точнее, его слепок, — улыбалась Лия.

— Что же, — заявлял хозяин дома глубокомысленно, — это не может не радовать.

Тайной для Лии оставалось только одно: как в эту картину вписывалась бывшая жена Константина, «госпожа», как ее называла Берта, никогда не пользуясь именем — так, будто оно было священно. Мирок одинокого мужчины и экономки, которая была для него матерью, сестрой, духовным наставником, советником и другом был велик и одновременно слишком мал, чтобы вместить в себя кого-то еще. Берта готовила еду, вязала свитера, делала уборку, говорила с ним по душам. А что в этом доме делала Марика? Покупала одежду и драгоценности, ходила в косметические салоны, танцевала в ночных клубах, гуляла с подругами, а все остальное время работала? Была ли она женщиной, которая согласилась бы идти за своим мужем куда угодно и принимать его таким, какой он есть? Мог ли он придти к ней и сказать «мне плохо», надеясь на понимание?

Лия много думала об отношениях Константина с его бывшей женой, а его рассказ только запутал ее мысли. Любила ли она его? А если не любила, что держало ее рядом с ним? Деньги? Осознание того, что ее муж целует ей ноги и готов подарить ей весь мир? Но вопрос, который мучил Лию больше всего, звучал иначе. Как человек, от одного взгляда которого подчиненные бледнеют от страха, мог терпеть такое отношение? Почему он не мог сказать ей: «Если я узнаю, что ты мне изменяешь, я тебя убью»? И она бы его послушала. Но он этого не сделал.

Эта история заставляла Лию задуматься о собственных отношениях. Когда она была влюблена в студента медицинского факультета, то была счастлива. Вот-вот, еще немного, говорила она себе, и бедная жизнь останется позади. Она вспоминала день своей свадьбы: пышное платье, туфли на высоком каблуке, замысловатую прическу. Но ярче всего она помнила момент, когда отец подвел ее к жениху и сказал:

— Береги ее, мой мальчик. Она — самое дорогое, что у меня есть.

Родители Лии любили друг друга до безумия, несмотря на то, что их брак, как казалось, длился целую вечность, а денег в доме было мало. Они являлись исключением из того правила, о котором говорил Константин: «В бедности счастья нет». Вероятно, она что-то упустила, и ее брак исключением не стал.

Лия уже пробовала убедить себя в том, что это ощущение пройдет. Вряд ли можно найти бедную девушку, которая не мечтает встретить прекрасного принца. Принца, который твердо стоит на ногах. Принца, у которого есть деньги, положение, достойное окружение. Проблема в том, что таких принцев мало, а девушек из бедных семей много. Перспектива стать содержанкой Лию не устраивала. Но после того, как ее отношения с Константином перешли границу отношений руководителя и подчиненной, ее понятие о гордости претерпело изменения. Да, быть содержанкой — это унизительно. Но разве не унизительно разрываться между работой и кухней? И что более унизительно — пользоваться деньгами мужчины, пусть и нелюбимого, или идти в ресторан в платье трехлетней давности, которое висит на тебе, как мешок? Почему она должна быть несчастной, если у нее есть возможность что-то изменить?

— Дорогая, кофе еще не остыл?

Лия вздрогнула, отвлекаясь от мыслей.

— Ничего, я подогрею. Садись. Как было на работе?

— Нервно и утомительно. Вечером я тоже работаю. Так что наши планы отменяются.

Она вздохнула и поднялась.

— Жаль. Я думала, что хотя бы сегодня мы будем вдвоем…

И поняла, что лукавит.

— Извини, дорогая. В следующий раз.

— Знаешь, мне надоела эта квартира. Я больше не могу смотреть на эти стены.

— Пару месяцев сверхурочных, и мы найдем что-то более подходящее. — Йосеф достал сигареты и подошел к окну. — При моих доходах…

— А при моих доходах, Йосеф? При нашихдоходах? Неужели мы не можем переехать в нормальную квартиру?

— В другой части города? Как я буду добираться до работы? Или ты думаешь, что моя машина выдержит такие экскурсии?

— Тогда купи нормальную машину. — Лия сняла кофе с огня. — Я хочу сказать тебе, что все это уже стоит поперек горла!

Он приоткрыл окно и повернулся к ней.

— Если ты скажешь мне, что я должен сделать, я сделаю все возможное.

Лия поставила чашки с кофе на стол.

— Ты не понимаешь меня, Йосеф. А, может, просто не хочешьменя понять.

— Лия, что на тебя нашло? Ты плохо спала?

Она села к нему спиной.

— На подоконнике лежат мои сигареты. Дай мне их, пожалуйста.

— Ты начала курить? — Он посмотрел на пачку. — «Camel». Неплохо. И после этого ты говоришь, что у тебя нет денег на маникюр?

Эта пачка лежала там с того вечера, когда Лия ужинала у Константина. По возвращении домой она нашла ее в своей сумочке. К пачке прилагалась записка: «Плохие привычки делают жизнь приятнее».

— От такой жизни начнешь не только курить, — ответила она, доставая сигарету.

— Твой начальник — представительный мужчина, — заметил Йосеф. — Наверное, с ним не страшно возвращаться домой по ночам.

Лия закурила и взяла чашку с кофе.

— Скажи, Йосеф, ты любишь меня? — спросила она.