Самая страшная книга 2015 (сборник)
Шрифт:
Наташку.
Но в зале было темно и пусто. Из темноты сказали:
– Не мешай смотреть, козлина!
Наташка проводила здесь все вечера. Ей попросту некуда было идти.
Стас толкнул плечом дверь и ввалился внутрь игрового зала.
Конечно, он вспомнил. Как вообще можно забыть такое?
Идиотское правило жизни – с каждым годом воспоминания тускнеют, стираются, будто буквы на бумаге, исчезают. Проходит десяток лет, и уже не вспомнить, как выглядели лица твоих одноклассников. Еще десять лет, и из памяти вычеркнут имена, фамилии, адреса. К старости останется лишь неприметная рыбешка на мелководье,
У Наташки не было матери. Она умерла при родах. Отец привез из какого-то южного города свою мать – тучную пожилую женщину с огромным задом и сросшимися бровями. С Наташкиных слов выходило, что была она дурой, которая закатывала истерики по любому поводу. Бабушка визгливо кричала на Наташкиного отца:
– Я тебя вырастила! Я ради тебя сквозь огонь и воду! А ты, ты, сучонок этакий!..
А на саму Наташку вопила:
– Мелкая стерва! Знала бы ты, сколько нервов я на тебя угробила!
Бабушка жила с мнением, что если бы не она, то ни папа, ни Наташка не выжили бы в этом суровом мире. Она постоянно варила бульоны на мясе, от которых в кухне стоял приторный запашок, а стекла на окнах запотевали. На столе неизменно стоял чайных гриб в трехлитровой банке, и пока Наташка не выпивала стакан, кушать она не садилась. Бабушка была уверена, что от телевизора, магнитофона, жвачек, джинсов и уж тем более от шоколада одни проблемы. Вредные излучения, слишком много сахара, ну и так далее. Поэтому в Наташкиной семье налегали на сырую тертую морковь, редис в масле, настойки из сока свеклы. Одежду Наташка носила ту, которую покупала ей бабушка (за очень редким исключением). Радио считалось устройством разрешенным, оно работало сутки напролет. В шесть утра Наташка просыпалась в своей комнате от гимна России. Под звуки торжественной музыки скрипели пружины на диване – просыпалась бабушка, которой предстояло поставить на плиту мясной бульон, натереть морковку, погладить Наташкину школьную форму (не беда, что форму отменили несколько лет назад), сварить папе несколько яиц и процедить два стакана грибного чая.
– Она вообще чокнутая, - рассказывала как-то Наташка, когда сидели вдвоем перед телевизором в игровом зале и пили на двоих «Юпи». – У нее что-то там в голове провернулось за последние десять лет. Считает себя чуть ли не спасителем. Будто бы папа вообще ничего не умеет, а она приехала и вытащила нас из пропасти.
– А это не так? – спрашивал Стас. – Она же у тебя вроде мамы?
Наташка неопределенно пожимала плечами:
– Я не знаю, как ведут себя мамы. А бабушка сбрендила. У нее все по расписанию. Меню на неделю, как в столовой, представляешь? Макароны с сахаром на завтрак в понедельник, омлет с молоком на ужин в четверг, всякая другая фигня. Во вторник я должна надевать красные носки, а в среду – белые. У папы галстуки тоже по дням недели висят в шкафу. Если он наденет другой, то бабушка закатывает истерику. Опять про то, как она жизнь за нас отдала, ради нас живет и все такое. А костюмы у папы висят в целлофановых пакетах, чтобы дольше служили.
– Вы не пробовали отправить ее обратно, откуда привезли?
– Папа целыми днями работает. Бывает, по вечерам тоже уходит, и до утра его нет. Я думаю, он трахается с кем-то. Нашел себе симпатичную и сисястую.
Хорошо, что в темноте не было видно, как Стас покраснел.
– Ему-то вообще хорошо, - продолжала Наташка.
– Готовить не надо, стирать и убирать тоже. Послушает иногда бабушкины
– Поэтому ты здесь все время проводишь?
Наташа снова дергала плечом:
– Не все время, понятно?
Стас не спорил. Последние три месяца они каждый вечер смотрели фильмы и играли на приставке. Он сдавал бутылки после школы, чтобы наскрести денег на очередной сеанс, а еще научился виртуозно клянчить у родителей на книжки. Хорошо, что они так и не заметили, что книг у Стаса в комнате не прибавлялось.
Наташка могла просмотреть четыре фильма подряд. Стас любовался ее профилем, освещенным бледным светом экрана. Чуть вздернутый носик, большие ресницы, тонкие губки. А после фильмов они переходили в игровой зал и играли до тех пор, пока дядя Егор не свистел в свисток три рада и не орал из коридора:
– Закрываемся, слышите? Живо на свежий воздух, тунеядцы!
В приставках «Денди» была одна замечательная вещь: если не успел доиграть, то завтра придется начинать сначала. Стас обожал начинать сначала. Ему казалось, что пока игра не пройдена, время не движется. Замирает. И можно каждый день проживать, как предыдущий.
Стас каждую ночь провожал Наташку до дома. Они стояли у подъезда, спрятавшись от света фонарей, и долго, страстно целовались. Его руки скользили по ее волосам и шее, не решаясь опуститься ниже. Наташка водила языком по его губам.
За неделю до отъезда Стас сказал:
– Мы навсегда будем вместе!
А она ответила:
– Это странное слово «навсегда»
В одном из старых писем Наташка написала о бабушке.
Писала, что та совсем сбрендила. Заставила выбросить старую обувь и купила всем одинаковые ботинки и туфли. Темно-серого цвета. Это был цвет спокойствия, говорила бабушка, а в нашей семье необходимо быть предельно спокойным. Когда Наташка заявила, что не выбросит свои голубые туфли на молнии, бабушка взяла ножницы и изрезала туфли в лохмотья. Одной рукой бабушка не давала Наташке приблизиться, а второй щелкала ножницами
щелк-щелк!
распарывая ткань, ломая молнию. Седые волосы сползли бабушке на лоб и на глаза, на висках пульсировали вены.
«Я ее ненавижу! – писала Наташка. – Когда-нибудь убью и закопаю!»
В том же письме она сообщила, что даже папа не выдержал. Он назвал бабушку дурой и ушел, хлопнув дверью. Спустя десять минут Наташка выскочила за ним следом, намереваясь больше никогда не возвращаться.
Конечно, она вернулась. В крохотном городке не очень-то много мест, чтобы уйти навсегда. Наташка просидела в видеосалоне до его закрытия, а потом побрела по ночному городу, вспоминая, как Стас провожал ее до дома.
«Мне так тебя не хватает!»
Это было одно из последних ее писем, вспомнил Стас, оглядываясь.
В игровом зале работали телевизоры. На трех из них бегала по экрану серая рябь. На четвертом одинокий танчик героически защищал орла в кирпичном квадрате. По залу разносился монотонный звук, имитирующий работающие гусеницы.
Стас различил в темноте приставку «Денди» с вставленным в нее желтым картриджем. Один джойстик валялся на краю табуретки, шнур от второго тянулся куда-то… Стас повернул голову… у стены на куске тряпки сидела, поджав ноги, Наташка. Та самая Наташка из прошлого – семнадцатилетняя, светловолосая, с чуть вздернутым носиком и большими глазами. Закусила нижнюю губу. В руках джойстик.