Самая темная дорога
Шрифт:
Он повернулся к ней.
– Мы приносим благодарность, – сказал он. Голос его звучал тихо и не соответствовал такой громадной фигуре. – Я – Руана. Когда те из нас, кто еще жив, соберутся вместе, мы должны совершить Каниор по умершим. Если хотите, можете назвать одного из вас, который присоединится к нам и попросит отпущения грехов за всех вас, совершивших кровавые деяния этой ночью.
– Отпущение? – проворчал Брок из Банир Тала. – Мы спасли вам жизнь.
– Пусть даже так, – ответил Руана. Произнося эти слова, он слегка пошатнулся. Дальридан и Фейбур бросились
Они поняли и кивнули. Дальридан бросил стрелы и меч, и Фейбур сделал то же самое. Потом они снова подошли и, напрягая все силы, помогли Руане мягко опустить на землю второго великана.
Начали подходить другие параико. Из пещеры Руаны вышли две женщины, поддерживая с двух сторон мужчину. Всего шестеро вышло из другой пещеры и опустились на землю, как только вышли из облака дыма. Взглянув на восток, Ким увидела первых великанов из пещеры за кряжем, приближающихся к их плато. Они шли очень медленно, некоторых несли на руках. Никто из них не разговаривал.
– Вам нужна пища, – обратилась она к Руане. – Чем мы можем вам помочь?
Он покачал головой.
– После. Сначала должен быть Каниор, его откладывали так долго. Мы совершим обряд, как только все соберутся.
С северо-востока подходили еще великаны, от четвертого костра, они двигались с той же медленной осторожностью, экономя силы, и в полном молчании. Все были одеты в белое, как Руана. Он не был ни самым старым, ни самым крупным из них, но говорил только он один, а остальные собирались вокруг того места, где он стоял.
– Я не предводитель, – сказал он, словно читая мысли Ким. – Среди нас нет предводителя с тех пор, как Коннла нарушил закон и создал Котел. Но я буду петь Каниор и совершать бескровные обряды.
Его голос звучал бесконечно мягко. Но именно этот великан обладал достаточной силой, чтобы обнаружить Ким в самой сердцевине замыслов Ракота, достаточной силой, чтобы защитить ее там.
Руана оглядел подошедших.
– Это все? – спросил он.
Ким оглянулась. Трудно было разглядеть среди теней и дыма, но на плато собралось примерно двадцать пять параико. Не больше.
– Это все, – сказала одна из женщин.
– Все.
– Все, Руана, – откликнулся третий голос, полный печали. – Больше никого из нас не осталось. Совершай Каниор, который так долго откладывался, чтобы наша сущность не изменилась и Кат Миголь не лишился своей святости.
И в это мгновение Ким охватило дурное предчувствие, словно сплетения темной паутины ее вещего сна стали проясняться. Она почувствовала, как ее сердце сжалось в комок, а во рту пересохло.
– Хорошо, – ответил Руана. А затем снова обратился к ней, очень учтиво: – Не хочешь ли ты выбрать человека, который присоединится к нам? За то, что вы совершили, это будет позволено.
Ким ответила дрожащим голосом:
– Если необходимо искупление, то искупить грехи должна я сама. Я совершу бескровные обряды вместе с вами.
Руана посмотрел на нее с высоты своего огромного роста, потом
– Ох, Дана, – произнес Руана. Это не было молитвенным призывом к Богине. Эти слова были обращены к ней, как к равной. Слова упрека, слова печали. Он снова повернулся к Кимберли.
– Ты говоришь истину, Ясновидящая. Думаю, это твое место. Крылатое существо не нуждается в прощении, ведь она делала то, для чего ее создала Дана, хотя я горько сожалею о ее рождении.
И снова Брок бросил ему вызов, устремляя взгляд высоко вверх.
– Это ты нас призвал, – сказал гном. – Ты пел свою песнь Ясновидящей, и в ответ мы пришли. Ракот вышел на свободу в Фьонаваре, Руана из рода параико. Ты предпочел бы, чтобы мы все спрятались в этих пещерах и отдали ему власть над миром? – Эти страстные слова прозвенели в горном воздухе.
Собравшиеся вокруг параико тихо зароптали.
– Ты призвал их, Руана? – Это был голос той женщины, которая заговорила первой, из пещеры за кряжем.
Продолжая смотреть на Брока, Руана ответил:
– Мы не умеем ненавидеть. Если бы Ракот, чей голос я слышал во время своего пения, полностью исчез из повести времени, сердце мое пело бы до самой смерти. Но мы не можем воевать. В нас есть лишь пассивное сопротивление. Это часть нашей природы, так же как убийство и грациозность сплелись в этом создании, которое прилетело спасти нас. Измениться означало бы покончить с нашей сущностью, лишиться проклятия крови, подаренного нам Ткачом в качестве компенсации и для защиты. С тех пор, как Коннла связал заклятием Оуина и создал Котел, мы не покидали пределов Кат Миголя.
Его голос звучал по-прежнему тихо, но стал более низким, чем тогда, когда он впервые вышел из пещеры; этот голос уже почти стал пением, которое, как знала Ким, сейчас начнется. И еще что-то надвигалось, и она начинала понимать, что это такое.
– У нас свои отношения со смертью, – сказал Руана, – и они такие с тех пор, как наши нити появились в Гобелене Фьонавара. Ты знаешь, что пролить нашу кровь означает накликать смерть и проклятие. Но есть то, чего ты не знаешь. Мы прятались в этих гоpax, потому что больше ничего не могли сделать, будучи теми, кто мы есть.
– Руана, – снова раздался голос женщины, – ты их призвал?
И теперь он повернулся к ней, медленно, словно на плечах его лежал тяжкий груз.
– Да, Иера. Мне очень жаль. Я буду петь об этом в Каниоре и молить о прощении с помощью обрядов. Если я его не получу, то покину Кат Миголь, как когда-то Коннла, чтобы грех пал только на меня.
Затем он поднял руки высоко над головой в лунном свете, и больше слова не звучали, потому что начался Каниор.
Это была траурная песнь и волшебное заклинание. Она была невообразимо древней, ибо параико жили во Фьонаваре еще задолго до того, как Ткач вплел в ткань Гобелена нити светлых альвов или гномов, и проклятие крови было частью их природы с самого начала, как и Каниор, который его хранил.