Самайнтаун
Шрифт:
– Дай-ка угадаю. Это из-за того пекаря, которого кто-то тоже порубил на суп, да? – предположила она без всяких прелюдий. В конце концов, обо всем, что случалось в Самайнтауне, обязательно докладывали по радио, а то стояло включенным на подоконнике кухни круглые сутки. Вот и сейчас оно шипело, перемежаясь то джазом, то очередными новостями – в том числе новостью об останках, найденных на заднем дворе того, кому они принадлежали. Франц, как бы невзначай проходящий мимо, наступил ногой на шнур, потянул его и невинно ойкнул, когда тот выдернулся. Радио затихло, а Лора, наоборот, оживилась. – Остальные части тела до сих пор не нашли? Слышала, там была только его голова, и все… Где же остальное?
– Это не лучшая тема для разговора за завтраком, – вздохнул Джек,
– Вполне обычная для Самайнтауна, – возразила Лора. – Именно поэтому я и не понимаю, чего ты завелся. Сам пекаря, что ли, грохнул? – И Лора хохотнула над собственной шуткой, несмотря на тишину, которая повисла.
– Ты живешь здесь четыре года, верно? – спросил вдруг Франц, сунув руки в карманы, пока ждал, когда забурлит его турка с кофе. Франц протиснулся к плите и поставил ее на освободившуюся конфорку, когда Джек снял с той похлебку, видимо, окончательно в ней разочаровавшись. – Сколько раз за это время ты слышала о трупах жителей, умерших насильственной смертью? То-то же. Нисколько! Все потому, что так умирают только туристы. Последний же раз, когда кто-то убил жителя Самайнтауна, был лет шесть или семь назад. Так что подобное уже само по себе сенсация, не говоря уже о других… сложностях.
Франц бросил опасливый взгляд на Джека, когда тот, чрезмерно увлеченный своими кулинарными шедеврами, запричитал над подгоревшим пирогом, вытащив его из духовки с помощью цветастых плюшевых прихваток. На худых руках Джека, превосходя размер его реальных ладоней раза в четыре, они походили на крабьи клешни.
Слушая вполуха, Лора объехала его и подобралась к круглому столу посреди кухни, где уже стоял графин с апельсиновым соком и сохли после мытья приборы, разложенные на махровом полотенце. Она дотянулась до фруктовой корзины за ними, выбрала себе спелое желтое яблоко и перебросила его из одной руки в другую. Только такие, желтые, почти золотые, росли в Самайнтауне. Сладкие до одури. Укусишь раз – и будто выпил стакан липового меда! Приехать сюда стоило хотя бы ради них, с этим даже Лора не могла поспорить. А еще сок этих яблок обволакивал и успокаивал раздраженное горло лучше подогретого молока. Лора всегда грызла их, чтобы унять першение, если у нее заканчивались леденцы или жвачка. После вчерашнего, когда ей пришлось вылавливать «добычу» для Франца, горло саднило особенно.
– Сложностях? Какие могут быть сложности, когда Джек знает все и обо всем, что творится в Самайнтауне? Буквально, – хмыкнула Лора. – Как вы там это называете… Ах, да. Чувство. Разве он в таком случае не должен знать, кто грохнул пекаря?
– К этому я и вел, – вздохнул Франц. – В этот раз Чувство не сработало. Джек ничего не знает. Пожалуй, впервые в жизни.
И они с Лорой (тоже впервые) сделали что-то вместе – одновременно посмотрели на Джека. Тот упорно продолжал делать вид, что сковородки с жарким интересуют его больше, да и разговаривают вообще не о нем и не здесь. Отчего-то – может быть, от витающего под потолком пара, делающего духоту в кухне невыносимой? – Лоре стало не по себе. Она оттянула пальцем чокер, словно он душил ее.
– Ну, бывает. – Ее тон тем не менее не изменился: остался таким же колючим, как булавка или взгляд. – Это его Чувство ведь просто интуиция, типа экстрасенсорного дара, а не военно-морской радар с точностью до миллисекунды…
– Вообще-то как раз радар, – шепнул Франц. – С точностью до миллисекунды, да.
– Неважно. Пусть просто оставит это дело Ральфу. Полиция в Самайнтауне что, зря существует?
– Полиция? Ха! Она нужна воришек ловить и разбуянившихся туристов с напоившими их нимфами приструнивать, а не всемогущих убийц. Ведь если кто-то может оставаться невидимым для самого Джека, то, как думаешь, какой толк может быть от обычной полиции? – пробормотал Франц и крепко задумался возле окна, потирая перевязанное запястье. Лимонно-рыжий свет, приглушенный занавесками, подчеркивал нездоровую белизну его кожи.
– Ну, тогда, видимо, мы обречены, – весело сказала Лора.
Она отгрызла от яблока еще кусок и снова посмотрела на Джека. Точнее, на его узкую спину, облаченную в старомодную рубашку с выцветшей полоской, под которой прорезались острые лопатки. Подтяжки висели, спущенные, а вместо бридж на тощих ногах красовались самые настоящие твидовые шорты. Он выглядел таким неуклюжим, когда попытался не завалиться в охапку с огромной кастрюлей, не зная, куда ее ставить, что Лоре было проще поверить, будто Франц говорит о каком-то другом Джеке, а не о нем. Сколько бы он на пару с Титанией ни твердил ей, до чего Джек на самом деле могущественен, за четыре года своей жизни в Самайнтауне она не увидела ни одного доказательства в пользу этого самого «могущества», сколько бы ни искала (а она искала, это точно). Джек лишь помогал всем без разбора, чем эти «все» безбожно пользовались, готовил сносную стряпню и фотографировался с глупыми туристами. Так что Лора по сей день не понимала, как такой неудачник смог отстроить целый город вместе с какой-то там девицей да вдобавок прослыть его защитником. Талант находить неприятности и разрешать их был единственным талантом Джека. Ну, и Барбара, которая умела превращаться в сотовый или иглы, впивающиеся в зад.
Будто прочитав ее мысли, Франц вдруг отошел от окна и наклонился к обеденному столу. На миг Лора решила, что он тоже тянется за яблоком, но потом она вспомнила, что, во-первых, вампиры не едят яблок, а, во-вторых, Франц всегда подставляет ко рту ладонь, только если хочет посплетничать.
– Как думаешь, почему в городе не было убийств жителей целых семь лет? – спросил он заговорщицким шепотом. – Потому что Джека боятся…
– Ой, опять ты за свое!
– Я тебе факты говорю. Тогда во всем оказался виноват вампир. Не то чтобы мы были корешами, но по именам друг друга знали… В общем, этот полоумный порешил целую семью вместе с малолетними детьми из-за того, что ее глава оказался бывшим охотником и когда-то там пришил его возлюбленную. Джек проснулся от Чувства посреди ночи, и мы сразу отправились на казнь…
– «Казнь»?
– Ну, наказание. Если кто-то нарушает правила Самайнтауна, Джек может изрезать д…
– У тебя кофе убегает, – неожиданно прервал его Джек.
– Ой!
Он так и не договорил. Лора пожала плечами и принялась догрызать яблоко, пока Франц суетился вокруг турки, из которой медленно уползала темно-коричневая пена. Джек же наконец-то освободил духовку, забросил в корзину все перепачканные в соусе полотенца и потер шею. По тому, как он приподнимал при этом правое плечо, Лора поняла: их с Францем разговор он не слушал, но явно слышал и не остался доволен. Удивительно, как за четыре года она научилась читать все его эмоции если не по лицу, то по телу.
– Так ты правда не знаешь, кто убийца? – спросила у него Лора, удивив тем самым их обоих. – Как думаешь, почему? Может, потому что это кто-то из самих туристов? История знает немало серийных маньяков, которые переезжали с места на место, чтобы оставаться непойманными…
– Может быть. Но странно, что я не только убийцу не почувствовал, но и самого убийства. Будто бы ничего не случилось, понимаешь? А это невозможно… – Джек повернулся к ней и вдруг наклонил голову движением, от которого Лору бросило в пот: он всегда наклонялся так, когда утешал на улице упавших или потерявшихся детей. – У того пекаря в бакалее были самые сочные и свежие розаны, какие я только нюхал! Так что я определенно возьмусь за это дело всерьез. Не волнуйся, Лора, просто будь осторожнее, пока я не…
– Я? Волнуюсь? – Это было все, что она услышала, и яд в ее крови резко подскочил, выпрыскиваясь на язык. Она швырнула яблочный огрызок с коричневыми косточками обратно во фруктовую корзину вместо мусорки. – Нет, я определенно не волнуюсь. Мне, если честно, вообще плевать что на этого пекаря, что на убийцу, что на твою бесполезность с этим твоим не менее бесполезным «Чувством». Хоть сами в розаны все свернитесь. А теперь достань мне молоко из холодильника. Вы так меня заболтали, что я уже опаздываю.