Самое главное приключение
Шрифт:
Переговорив с Дрейком, Эдит положила телефонную трубку и заверила, что тот спешит со всех ног.
— Капитан Андерсон, — произнес доктор, вставая, — я с вами и готов вложить в дело все свободные средства. Нефть можете оставить себе — я возьму остальное. Это куда ценнее нефти.
Худощавый и долговязый Дрейк ворвался в кабинет без шляпы, задыхаясь, с растрепанными волосами.
Эдит встретила его аплодисментами и смехом.
— Где ты позабыл галстук и носки, Джон?
Дрейк прорычал что-то невнятное. Телефонный звонок оторвал его от размышлений о древностях Южной Америки, и впопыхах он забыл привести себя в порядок. Эффектные неглиже на публике были его специальностью. Еще десять лет холостяцкой свободы, и он мог превратиться в идеального рассеянного профессора, какие часто мелькают на киноэкранах и в юмористических журналах, но очень редко встречаются в деловой атмосфере настоящих университетов. Дрейк был одним из таких чрезвычайно редких исключений. Подобно многим другим смертным, страдающим тем же недостатком, Дрейк всегда с негодованием отвергал намеки на то, что он чем-то отличается от других людей. Только повторяющиеся наглядные доказательства, о которых он быстро забывал, убеждали его, что он был ходячим анекдотом. Эдит относилась к этому восторженному эмбриону немного обывательски. Ей следовало бы поощрять его ради искусства. Право, было бы жаль лишить его всех уникальных качеств и заставить играть идиотскую роль практичного человека. И какова была бы чистая выгода от ее материнских усилий? К тридцати пяти Дрейк стал бы внешне похож на любого обычного ученого — за исключением, конечно, профессиональных шарлатанов — и сделался бы совершенно неотличим от любого администратора универсального магазина или банковского кассира.
— Ничего страшного, Дрейк, — утешил его доктор. — Когда придет время обеда, я одолжу вам все необходимое. А пока что — вот вещь более важная.
Он протянул взъерошенному молодому археологу карманную лупу и одну из фотографий Хансена. Кивнув капитану Андерсону и помощнику, представленным доктором, Дрейк уселся у открытого окна и углубился в изучение фотографии.
Пятнадцать минут молчания перетекли в двадцать; в кабинете начала ощущаться тревожная напряженность. Полчаса полнейшей тишины… Наконец Дрейк поднялся и отдал фотографию доктору Лейну.
— Ну, что скажете? — требовательно спросил Лейн.
— Хотите знать правду?
— Конечно.
— Хорошо. Мне не хотелось бы обидеть кого-либо из ваших гостей, — беспокойно и неуверенно начал Дрейк. — Тем более что меня только что представили, — добавил он, опасливо глянув на плотного, крепкого Хансена. — Но вы хотели услышать правду… Лучше мне высказать ее сейчас, прежде чем я узнаю, какую роль в этом деле играют мистер Хансен и капитан Андерсон. Фотография, которую вы показали, по моему мнению, является искусной подделкой.
— Что?! — взорвался капитан, высвобождаясь из кресла. — Вы с ума сошли! Скажи ему, Оле.
Но оскорбленный до глубины души Хансен от возмущения не мог произнести ни единого внятного слова. Один из его снимков, а следовательно, и всю сотню с лишним шедевров, объявили фальшивкой! И кто — этот хлипкий хлыщ без гроша в кармане и приличного воротничка!
— Я загоню эти слова вам в глотку! — яростно выдавил он, надувшись, как индюк.
Дрейк, в чьей голове уже замелькали светлые мечты о безвременной мученической гибели во имя Истины, храбро уставился на приближавшийся к нему бочонок с порохом.
— Джентльмены! — резко произнес доктор. — Здесь вам не кубрик. Сядьте, мистер Хансен. Дрейк, не забывайте, где вы находитесь. Нечего превращать мой кабинет в боксерский ринг. Садитесь и объяснитесь.
Ошеломленный Дрейк, по характеру пацифист до мозга костей, опустился на стул. Хансен, отпустив несколько изысканных комплиментов на норвежском, последовал его примеру. Капитан Андерсон тотчас бросился в атаку.
— Вы сильно ошибаетесь, мистер Дрейк. Как разумный человек, неужели вы предполагаете, что у какого-нибудь фокусника хватило денег, чтобы изготовить сто двадцать четыре подделки весом от пятидесяти до пятисот тонн каждая? Вряд ли, правда? Вот и я так не думаю. Вы видели только одну фотографию. Покажите ему остальные, доктор Лейн.
Дрейк снова удалился к окну с увеличительным стеклом в руках и поспешно просмотрел всю серию фотографий. После нескольких первых снимков откровенно скептическое выражение на его лице быстро сменилось удивлением, а затем острейшим интересом. Он снова, на этот раз медленнее, просмотрел всю стопку и отложил четырнадцать фотографий для дальнейшего просмотра.
— Ну, — спросил капитан, — что вы теперь думаете?
Дрейк походил на большинство экспертов: все на свете напоминало ему о любимом предмете.
— Пиктограммы, — отрывисто сказал он.
— Настоящие или поддельные? — вопросил Хансен с зловещей гримасой.
— Настоящие, я бы сказал.
— В чем состоит их значение и есть ли в них смысл? — спросил доктор.
— Этого я не знаю. Собственно говоря, на решение подобной загадки может потребоваться лет пятьдесят, даже целое столетие.
— У меня есть теория… — начал было Хансен, но грубый капитан жестоко растоптал его поползновения в самом зачатке.
— Держи свою теорию при себе! — рявкнул он. — Послушаем, что скажет нам мистер Дрейк.
— Возможно, — помедлив, сказал Дрейк, — если бы вы сообщили мне, где были сделаны эти фотографии, я сумел бы высказать более веское суждение.
— Нет, — возразил Лейн, — нам нужно беспристрастное мнение эксперта. Мистер Дрейк, — пояснил он морякам, — вероятно, лучший в мире специалист и прекрасно для этого подходит. Его оценка несомненно будет объективной и достойной внимания. Мы вас слушаем, мистер Дрейк. Не торопитесь.
Дрейк взял четырнадцать отобранных фотографий.
— Эти, по всей видимости, составляют некоторую последовательность. Они, как мне думается, представляют собой часть более пространной надписи, — сказал он. — Надписи на прочих фотографиях, похоже, разрозненны — но необходимо изучить их внимательней, прежде чем делать выводы. Я отметил, однако, весьма любопытный факт. Вся серия снимков демонстрирует две противоположности, два резко отличающихся друг от друга художественных стиля. Это крайне загадочно, и вот по какой причине. Любой археолог скажет вам, что две различных манеры никогда не достигают в искусстве одинакового расцвета. Но на этих пиктограммах, с точки зрения художественного мастерства, они равноценны и свидетельствуют об очень высоком уровне развития. Эти четырнадцать. — продолжал он, указывая на фотографии. — далеки от полноты. Здесь лишь отдельные фрагменты. И тем не менее, они дают нам единственное указание на какую-то цельность всего остального. С них, если уж на то пошло, должны начаться наши попытки окончательной дешифровки.
— Говорил я тебе, что нужно остаться еще на недельку и поискать другие надписи. Почему ты потащил меня обратно на судно? — проревел капитан Андерсон, обращаясь к возмущенному Хансену.
— Вы сами начали ныть, как старуха, и потащили меня обратно, — возразил Хансен и грозно раздулся. — Я-то знал, что у нас маловато…
— Ну ладно. Продолжайте, мистер Дрейк.
— Как я уже сказал, эти четырнадцать снимков составляют некую последовательность, но далеки от полноты, — снова заговорил Дрейк. — Однако их достаточно для доказательства того, что здесь присутствует единая схема. Сумею ли я распугать этот клубок — другой вопрос… В настоящее время я даже не уверен в том, имеем ли мы дело с текстами либо же простыми изображениями. И если так, каково назначение всех этих превосходных изображений тысяч и тысяч невероятных монстров?
— Они не столь невероятны, как вам кажется, — возразил Лейн. — Не будь ваше образование таким односторонним, вы узнали бы во многих из них первоклассные и на редкость удачные реконструкции вымерших животных, которые изображены с поразительной жизненностью.
— Не могу с вами согласиться, — ответил Дрейк. — Я вполне способен оценить тот очевидный факт, что чудовища на этих ярких изображениях выглядят, словно живые, хотя никогда не видел подобных им животных. Но в более существенном смысле, поражает их искусственность и даже — позволю себе высказать предварительную гипотезу — намеренная искусственность. Люди, которые высекли на скалах эти бесконечные ряды изображений, вне всякого сомнения были представителями высокоразвитой цивилизации. Само совершенство их мастерства изначально вызвало у меня подозрение. Наши резчики по камню, оснащенные всеми современными приспособлениями. не сумели бы их превзойти. И я задаюсь вопросом: не странно ли, что художники, способные проделать такую выдающуюся работу, преднамеренно постарались придать некоторым аспектам своего искусства атмосферу нежизненности? Я не хочу сейчас вдаваться в доказательства того, что искусство их было нарочито фантастическим. Все свидетельства перед вами; вы можете убедиться в этом и без моей помощи. Еще одно обстоятельство также заронило семена подозрений. Мы нигде не видим ни единой попытки изобразить человеческую фигуру. Чем это объяснить? Скажу честно — я не знаю. Однако изображения людей встречаются в искусстве всех народов, и отсутствие их беспрецедентно.