Самое гордое одиночество
Шрифт:
В эту ночь я долго не могла заснуть – сначала думала об Икки с официантом, как они сидят, а может, уже и лежат в пустой аптеке посреди столов с суппозиторными разделителями, инструментов, смахивающих на скалки (только плоских), досок для скатывания свечей, картонных заготовок (которые завтра посредством заботливых рук Иннокентия должны превратиться в коробочки), гор рецептов, что претерпят метаморфозу и превратятся в твердую дозированную лекарственную форму, предназначенную для введения в полость самой неприличной части тела.
Потом я подумала о Пульке. Что, если она действительно не на дежурстве, а резвится с каким-нибудь медбратом? Но решив, что это ее личное дело, мысль моя полетала, полетала бесцельно минуты две и в конце концов приземлилась в деревне Буреломы, откуда вылезти не могла
После празднования старого Нового года миновала неделя. Многое произошло за это время, а одно событие и вовсе потрясло меня (впрочем, не только меня, но и всех членов нашего содружества, за исключением, пожалуй, Адочки, которую уже ничего не могло потрясти из-за того, что она полностью погрузилась в создание эксклюзивной формы для сотрудников аптеки «Моторкина и Сo»).
Но нет, нет, нет! Все по порядку, а то обязательно упущу что-то важное.
На следующее утро, выпив три чашки кофе и выкурив пять сигарет, я прямо в пижаме решительно села за компьютер, как-то уж очень ретиво открыла новый файл и, не щадя пальцев, забарабанила по клавиатуре. Однако стучала я недолго – хватило меня только на «План романа „Безумный ревнивец“. Затем я призадумалась и стала подбирать в уме другое название: «Может, лучше „Полоумный ревнивец“, или „Одержимый ревностью“, или „Маньяк-ревнивец“, а может, „В квартире с маньяком“? Я долго мучилась, выбирая название, потом написала их все, а чуть ниже в скобках припечатала: «Любочка, полагаюсь на твой вкус)». Но затем весь этот текст уничтожила, поняв, что зря только время трачу – все равно название изменят, как изменили заглавие моего предыдущего пасторального романа – вместо романтического «Птичница и пастух» его переименовали в «Секс на сеновале». На мой вопрос, чем им не пришлись по душе «птичница с пастухом», Любочка ответила, что «Секс на сеновале» будет раскупаться значительно лучше.
Я оставила в качестве рабочего названия «Безумный ревнивец» и, уставившись в одну точку, принялась сочинять сюжет. На экране медленно проплыла заставка «Твори, создавай, созидай, гениальность!» Надо сказать, что после развода все мои плакатики-вывески, развешанные по всей квартире (как, впрочем, и заставка на компьютере), кардинально изменились в содержательном плане. Вместо прежней «Работай, бестолочь!» мелькало напоминание, что я гениальна и не работаю вовсе, а творю и созидаю! Из старых объявлений осталось всего два – это «Ни дня без строчки» и то, что висит на стенке над кроватью: «Дорогая, вставай, тебя ждут великие дела!» Все остальные претерпели крутые изменения. Не знаю, с чем это связано, но после расставания с Власом я стала ценить и любить себя намного больше, зауважала даже – наверное, за двоих. Жестокие плакатики на холодильнике: «Прежде чем открыть эту дверь, посмотри на себя в зеркало!», «Если и это не помогает, встань на весы!», «Заклей рот скотчем!» заменили радостные, оптимистичные, как-то: «Голубка, ешь, что хочешь!», «Ни в чем себе не отказывай!» и «Не таскай тяжести – это вредно для здоровья!» Согласно последнему объявлению, никаких тяжестей я не таскала, вследствие чего холодильник мой всегда был пуст, поэтому-то я никогда ни в чем себе не отказывала – открыв его, я моментально закрывала, так как взять там было ровным счетом нечего.
На смену напоминанию на входной двери о том, что «много пить нельзя» и что меня «это деморализует», пришло предостережение: «Милая, чрезмерное употребление спиртных напитков поражает печень, что предательски выдают темные круги вокруг глаз и нездоровый цвет лица. Нужно любить свою печенку, как, впрочем, и все остальное!»
До полудня, кроме названия будущего романа, я не написала ни строчки – на меня не самым лучшим образом подействовал
Размышления мои были грубо прерваны телефонным звонком. Я сначала рассердилась, но вдруг где-то в подсознании мелькнуло – «А что, если это Кронский!», и я с надеждой схватила трубку.
Однако это был не «лучший человек нашего времени» – в ухо ревмя ревела Икки.
– Это я, – только и смогла сказать она. Моя подруга то заливалась, то заикалась, то хрюкала, то сморкалась.
– Что случилось? Икки? Ты меня слышишь?
– Эхр! Хр! Ой-й-й-ой-ой! – и снова приступ плача. Продолжалось так не меньше пяти минут, после чего она завыла, высморкалась еще раз и закричала в неистовстве каком-то: – Я старая? Скажи мне, я старуха? Только честно! Не пытайся меня успокоить! Я выгляжу старше своих лет? Я себя совсем запустила? Да?
– Да что ты ерунду-то какую-то говоришь?! Ты выглядишь прекрасно, намного моложе своих лет! – Это было правдой – Икки нельзя дать больше двадцати восьми.
– Я же просила: не надо утешать меня! Скажи хоть раз в жизни правду!
– Наглость какая! Я тебе хоть раз врала? Или ты хочешь, чтобы я сейчас это сделала и сказала, что ты выглядишь на все сорок? Я не понимаю. Ты можешь объяснить, что стряслось?!
– Этот молокосос, юрист поганый, студент на подработке, после всего, что между нами было (а я тебе скажу, что никакого удовольствия я не получила, и вообще он в свои 23 года уже импотент конченый!), потребовал с меня 150 долларов!
– За что? – У меня челюсть отвисла.
– За оказанную сексуальную услугу! – Икки снова было собралась плакать, но я своим вопросом, видимо, помешала ей это сделать:
– А ты что?
– Дала червонец и сказала, что он и этого не заработал. Он возникать начал, а я говорю: «Если сию секунду отсюда не уберешься, я сигнализацию включу – милиция приедет, а я скажу, что ты в мою аптеку забрался и деньги из кассы украсть хотел!»
– А он что?
– Потаскухой меня обозвал! По-одонок! – Икки снова завыла.
– Сутенер! Альфонс! – Я очень сильно разозлилась – это что же получается? Женщинам после тридцати теперь мужикам за секс в долларах платить?! Нет, мир перевернулся! – Успокойся, Икки! Зря ты ему и десятку дала. Нужно было каблуком по причинному месту изо всех сил ка-ак долбануть! А потом скалкой по голове и пинком под зад! – высказалась я и поняла, что поездка с Адочкой за пряжей не прошла даром. – Забудь его! Надеюсь, вы предохранялись?
– Да, были у меня тут противозачаточные пилюли собственного изготовления, – хлюпая, проговорила Икки.
– Я не понимаю, при чем здесь пилюли? А если он болен чем-нибудь? Твои пилюли от этого защитят?
– А откуда могут быть в производственной проктологической аптеке презервативы? Простите, но мы их не изготавливаем!
– Ты должна всегда носить их в сумочке! – Я чуть было не ляпнула: «если такая безудержная».
– Откуда я знала, что он мне позвонит?! Ой-хо-хо-й! – Икки горько плакала. – А что, если он меня какой-нибудь гадостью зарази-ил?
– Не думай об этом! Вообще, забудь об этой ночи, будто не было ничего, а то так и с ума сойти недолго.