Самоход. «Прощай, Родина!»
Шрифт:
– Вперед! – Это Виктор уже мехводу Николаю.
В атаке нельзя останавливаться, быстро подобьют. И так уже два наших танка горят, а один стоит с перебитой гусеницей.
Курсовой пулемет стрелка-радиста бил почти без перерыва.
– Зигзагами давай, не жми по прямой! – приказал Виктор мехводу. Еще перед атакой он инструктировал Николая, да, видно, запамятовал тот в горячке. Первый бой – он всегда самый сумбурный, многие после него не могут вспомнить, – куда они стреляли. Все бежали, и он бежал, все стреляли – и он стрелял – зачастую не видя противника…
Танк ворвался на позицию пушкарей и навалился на пушку, подминая ее под себя. Заскрежетало, застонало, взвизгнуло сминаемое гусеницами железо. Виктор ухватился за пушку, чтобы с сиденья не упасть. Честно говоря, испугался – не перевернуться бы. Но танк помчался дальше. Впереди мелькали фигуры убегающих немецких пехотинцев.
Внезапно раздался сильный удар в корму и двигатель заглох.
Виктор медлить не стал:
– Всем из машины!
Он открыл люк, осмотрелся. Дыма и пламени не видно. Выбираться в бою, на передовой, очертя голову нельзя, запросто можно попасть под перекрестный огонь.
Экипаж уже покинул машину и залег у гусеницы. У двоих – «томпсоны» в руках. Молодцы, не забыли!
Американцы укомплектовали свои танки двумя пистолетами-пулеметами «томпсон» и одним пистолетом «кольт М1911» – все оружие под один патрон 11,43 мм.
Оружие танкистам не нравилось. Пистолет тяжел, а магазин вмещает всего семь патронов. А у автоматов эффективная дальность огня невелика, наш ППШ значительно лучше и легче.
Виктор слез с башни на моторное отделение, спустился на землю. В правом борту зияла пробоина. Понятно, почему двигатель заглох – поврежден.
– Экипаж, в танк!
Был приказ по армии. Если танк поврежден, но пожара нет, экипажу запрещалось покидать боевую машину, он должен был поддерживать огнем пушки и пулеметов своих товарищей. Иначе остановка танка или самоходки расценивалась как трусость и оставление поля боя со всеми вытекающими отсюда последствиями. А приговоры в военное время трибуналы выносили суровые, без исключения – расстрел.
Танки бригады уже ушли вперед метров на триста.
Танкисты забрались обратно в танк и даже успели засечь вражескую пушку и сделать по ней два выстрела. А потом – куда стрелять, если бой сместился вперед?
Виктора по рации вызвал командир роты:
– Седьмой, что у вас, почему стоим?
– Снаряд в корму получили, мотор разбит.
– Понял. Пошлю к вам БРЭМ. Конец связи.
БРЭМ – это бронированная ремонтно-эвакуационная машина, фактически тот же танк, только без башни с пушкой, но с небольшим краном. Как правило, все БРЭМы были переделаны из тяжелых танков, имевших повреждения башни, и зачастую это были трофейные танки. Для БРЭМа главное – большой вес и мощный двигатель, иначе он не сможет буксировать разбитый танк.
К слову сказать, ремонтные службы в РККА были на высоте, большую часть подбитых танков и самоходок восстанавливали
У немцев же подобная организация была хуже. Танки отправляли на танкоремонтные заводы, а это долго и затратно. У нас определенную роль сыграла в этом простота и хорошая ремонтопригодность отечественной техники. У немцев же при всей их высокой технической культуре военная техника была мало приспособлена к ремонту в полевых условиях. Например, для замены двигателя на «пантере» необходимо было снимать башню, весящую почти десять тонн. Где в боевых условиях можно было взять кран нужной грузоподъемности? В 1943 году для таких целей у немцев была «берге-пантера», эвакуатор танков с поля боя.
За годы войны РККА безвозвратно потеряла 96,5 тысячи боевых бронированных машин, немцы же – 32,5 тысячи. Немецкий танк до подбития ходил в атаку 11 раз, а Т-34 – 3 раза. Стоили танки дорого, например «тигр» – 800 тысяч рейхсмарок, Т-34 в начале выпуска – 440 тысяч рублей. Правда, потом цена упала в 2,5 раза за счет технологических упрощений. В частности, катки перестали делать обрезиненными, оставив голое железо.
Ввиду больших потерь бронетехники еще в конце 1941 года был создан отдел эвакуации и ремонта техники, танкоремонтные заводы – ведь отремонтировать танк значительно быстрее и дешевле, чем сделать новый.
Через час к подбитому «шерману» подъехал тягач – немецкий T-IV без башни. Механики-водители набросили на крюки стальные тросы и потянули «шермана» в тыл.
При осмотре оказалось – повреждена головка двигателя и пробит радиатор.
– Плевое дело, утром уже получите исправную машину, – утешил инженер.
Однако Виктор засомневался. Объем работы большой, успеют ли?
Квартировать решили при полевой мастерской, в полуразрушенной избе. Там же жили ремонтники. Главное – там была печь, и она топилась.
Танкисты только на кухню сходили, поели, выпили фронтовые сто грамм, или, как их называли – «наркомовские».
Когда шли обратно, увидели смазливую девицу в армейской форме.
– Во, ППЖ идет, – сказал Николай.
– Это кто? – не понял Виктор.
– Не знаешь разве? Лидка-санитарка. Любовь крутит с комбатом.
Николай сплюнул и процедил сквозь зубы:
– Кому война – кому развлечение.
Николай был семейным, и дома его ждали двое детишек. Шашни на фронте он осуждал, ведь поневоле думаешь – а как там, в тылу? Не наставят ли ему рога? Виктору же это было безразлично, лишь бы служба не страдала.
Спали на полу вповалку и к утру продрогли.
Утром они успели посетить кухню да еще разжиться буханкой черного хлеба и двумя банками рыбных консервов. Потом принимали танк из ремонта. На броню наварили стальную заплатку, а двигатель и радиатор заменили целиком. Американцы для ремонта поставляли не только запчасти, а и готовые агрегаты – моторы, коробки передач.
Опробовали танк на ходу, все работает. А по рации уже командир роты вызывает:
– Седьмой, Седьмой, ответьте Первому.