Самолетик на площади
Шрифт:
Король, отец Ивеллиона, и сам Ивеллион, но папаша-то был безумцем тихим, а сын — буйным и злобным. От такой милости богов и к врагу рода человеческого на поклон побежишь… И если бы этим все странности нынешней обстановки ограничивались — увы, они только начинались. Господин регент увлеченно перестраивал страну, о чем в Собране уже забыли со времен Лаэрта I, последнего великого короля. Прямо под носом у герцога-регента процветала коалиция, уже прозванная острословами «малым королевским советом», советом при законном короле, младшем брате его величества Араона — и что? Ни единого перышка со шляп членов малого королевского совета и их соратников не упало. Господа впрямую называли его величество узурпатором, герцога-регента — первейшим из подлецов, собирали силы для вооруженного противостояния, вели переписку со всей Собраной и соседними державами… а регент даже и за ухом не чесал, чтобы прищучить эту вольницу. Вряд ли не мог, сил у него хватало. Значит, не хотел. Оппозиция вдохновенно болтала обо всем на свете, от вооруженного переворота до убийства регента, вот только действовать никто не спешил, а с герцогом Алларэ Дамиан Толди проработал шесть лет и прекрасно знал, что Алларэ бросает на ветер лишь те слова, которым самое место — лететь по ветру, значит, и с той стороны тоже никто не хотел настоящей борьбы. Элегантное противостояние, не дуэль, а дружеский поединок, и кажется даже, что оба герцога заранее сговорились, как будут его вести. Очень легко в это поверить, глядя на происходящее, и только последний дурак встрянет в их танец. Танец канатоходца над пропастью; тут чихнуть лишний раз страшно, не то что переходить к действиям: одиннадцать земель Собраны разделились почти поровну, одни поддерживают герцога Скоринга, другие — герцога Алларэ. Герцогство Скора и баронство Брулен могут в любой момент отложиться или даже вступить в союз с Тамером — и прощайте, выходы к западным морям; северные земли вслух мечтают о независимости, а из одиннадцати Старших Родов в наличии только четыре, главы остальных в течение года… вежливо говоря, прекратились. Кого король казнил, кто на войне погиб, другие тоже нашли способы покинуть сей неуютный мир. Какие тут действия, на цыпочках ходить надо, и дышать в рукав!.. А если господин регент назначил главой королевской тайной службы своего верного человека — так тому и быть. Жаль только, не все это понимают, и не все хотят помнить свое место; некоторых, кажется, накрыло политическое поветрие.
Дело, может, и хорошее — только не для того, кто выбрал карьеру в тайной службе.
То, что все трое не имели ни малейшего отношения к сегодняшнему — точнее, назначенному на сегодня — покушению, было вполне очевидно. Даже господин начальник канцелярии не сделал ничего, хотя был врагом явным, вставшим в полный рост еще в первый день после переворота, и не стеснявшимся того. То ли удачу господин Кромер испытывал, то ли терпение начальства… а начальство испытывало — на нем — верность многих своих предположений, планов и действий, а попутно и приглядывало за тем, что происходит вокруг агайрца. Потому-то начальник канцелярии и дальше мог не бояться ни ареста, ни ножа в спину — пока не переходил от желаний к их осуществлению. Маяк — он и есть маяк, кто же в здравом уме будет его сносить, уж не уроженец приморского Брулена точно… Господин Эстьен был штучкой посложнее; его упорство в верности заслуживало уважения, а душевное противоборство между интересами личными и государственными было достойным предметом для наблюдений. Пожалуй, Эйк предпочел бы, чтобы победили личные пристрастия. Победи прагматизм и соображения рациональности, в тайной службе станет на одного лояльного сотрудника больше и на одного хорошего человека меньше. Только вот придется сегодня старшему цензору пойти на сделку с врагом, и придется — ради герцога Алларэ, которому любое действие непрошенных единомышленников повредит слишком сильно. Жаль, неприятный выбор, точнее уж — его отсутствие, но иначе не обойтись. Эстьен, конечно, встанет на первую ступеньку без колебаний, и это печально, потому что где первая — там и вторая. Причину, по которой алларец счел регента недостойным ни понимания, ни примирения, Эйк почитал совершенно осмысленной; да что там, он сам едва не покинул столицу, узнав об инциденте в тюремной крепости. Яну-Петеру было проще. Не оправдать — кое-что оправдывать нельзя, но хотя бы вынести за скобки: они с регентом видели один сон на двоих; но до чего же противно заставлять Эстьена идти против совести…
А господин Толди… просто замечательно, что здесь хватает подобных ему, ибо, как говорится, хороший человек — не должность, а посланное богами испытание.
Интересно, что именно хотел подлить секретарь в любимый начальством горьковатый чай из мелиссы и можжевельника? Яд или снотворное? У заговорщиков конец зависел от начала, у Эйка — начало, до которого ему еще нужно было добраться, от конца: бледного недоразумения, подпрыгнувшего на невинной просьбе принести воды. Участь секретаря известна заранее и на вкус подобна ивовой коре: свои не простят ему столь явно выданных планов, пусть и выданных невольно, с перепугу и от неумения, а господин глава тайной службы считает, что человек, столь обделенный разумом и выдержкой, имеет всякое право на жизнь, пока не пытается покуситься на чужую. Тут уж — увы. Секретарь очень уж нервничал. Так, как едва ли станет нервничать человек, который знает, что его жертва достаточно быстро умрет, не поняв, что произошло или не успев принять меры; в конце концов, здесь не служат люди слишком трепетные. Даже в канцелярии. Да и не в начальнике тайной службы вообще дело: его можно зарезать в собственном кабинете в любой момент. Если просто вломиться всей компанией заговорщиков… Значит, что-то, что может помешать Эйку явиться во дворец с вечерним докладом; значит, с докладом поедет кто-то другой. Перечень тех, кто это может быть, сравнительно невелик. Один из них. С ним — кто-то из четверки агентов, что постоянно дежурят в особняке на случай срочной необходимости; «для охраны». Один из семи руководителей подразделений и один из четырех дежурных агентов. Этих нужно вычислить и взять под белы руки по возможности тихо; шум не нужен, шум нужно поднять чуть позже и совершенно определенный: рабочий и полезный. А лишние пострадавшие тем более не нужны — хорошие агенты у нас наперечет, опытные заместители — тем более… Приехать, значит, во дворец с докладом вместо прихворнувшего господина начальника — ничего страшного, легкое расстройство желудка, — и покуситься. Можно было бы оставить все как есть, господин герцог-регент бы премного повеселился такому явлению… а для того, чтобы вытряхнуть из Эйка коды, понадобится чуть больше времени, чем до полуночи, тут можно в себе быть уверенным; однако ж, все немножко хуже, и просто скормить дураков Скорингу не удастся.
Потому что дураков не двое, их не меньше десятка, и остальные — тут. Кто-то в особняке, а у кого-то сегодня выходной день, но все в городе. Когда попытка провалится — а для тех, кто ожидает исхода дела здесь, она провалится в любом случае… но об этом чуть позже — у них останется только один выход: бунт. Королевская тайная служба — это тысяча с лишним штатных сотрудников и всемеро больше внештатных. Даже пятой части хватит, чтобы поставить столицу с ног на уши. Умело, мастерски, так, что распоследний глухой складской сторож возьмет в руки ближайший дрын и помчится свергать узурпаторов, восстанавливать законный порядок и мстить за причиненные обиды… какие? Придумает, разбив первое стекло, а после первой пролитой крови и поверит в свою правоту. Герцог Алларэ свою бывшую службу, которую он лет восемь возглавлял, вырезать под корень не станет. Чем отдельные представители службы воспользуются с особым цинизмом, устроив столько пожаров, погромов и побоищ, сколько в их силах. С девизами «Бей еретиков!», «Бей узурпаторов!»… и «Бей алларцев-предателей!», разумеется, чтобы никому скучно не было. Поднять всех против всех. Заставить каждого чувствовать себя преданным, окруженным и не имеющим другого выхода, кроме вооруженного восстания. Значит, если оставить все, как есть, к утру у нас тут будет крови по колено, а в городе — по щиколотку точно… Сутки, двое — и все разберутся, что это была провокация, и кто именно ее устроил; но до того… хорошо, если столица не сгорит. А могут и поджечь для усиления эффекта. Если поставить перед господином Толди задачу «вычислить и обезвредить», господин Толди, человек опытный, но темпераментный, пожалуй, наломает дров… все одиннадцать лесов. Значит, нужно ему слегка помочь. Итак, дано: одиннадцать кандидатур. Двоих — начальника канцелярии и начальника внутренней охраны, — вычеркиваем сразу. Остается еще девять. Это не слишком-то облегчает задачу, но есть один простой вопрос: почему именно сегодня? Не вчера, не завтра? Кто должен будет поехать с докладом во дворец, если господин Эйк прихворнул? Дежурный заместитель. Это, получается, Мерран, главный цензор. Конечно, нужно еще проверить по второй персоне, и если сойдется… Четверо агентов. Трое вышли на дежурство согласно расписания. Четвертый поменялся с товарищем. Этот? Может быть, но… есть маленькая забавная деталь. Дней десять назад один из сержантов — тогда еще старший сержант, по чину освобожденный от дежурств, — устроил безобразную склоку. Ответил на вполне обоснованное замечание главного цензора так, что господин Мерран едва до потолка не подпрыгнул, а шум привлек внимание как раз приехавшего Эйка… трудно было бы пройти мимо подобного непотребства. Поскольку у старшего сержанта Ламменса это был уже не первый проступок такого рода, господин начальник тайной службы был беспощаден: понижение в звании, вычеты из жалованья. Теперь многие гадали, как именно Ламменс напакостит Меррану; что склочный и мстительный сержант, вынужденный куковать в роли «мальчика на побегушках» в обществе парней на десяток лет младше себя, отомстит, никто не сомневался. Разве что Ян-Петер Эйк, по достоинству оценивший разыгранный спектакль, но тогда еще не понявший, ради чего он разыгран. Грубовато, господа, грубовато. А еще есть еще задачка, которую начальнику внутренней охраны доверять уж тем более нельзя: умник, который стоит за всеми этими болванами. Тот, кто старательно свел между собой именно болванов, кто якобы не заметил, что секретарь — не просто слабое звено, а звено давно расковавшееся. Тот, кого всецело устраивает любой исход покушения, от полной победы до полной неудачи. С этим талантом двойной игры разговор особый… Из узкого окошка сочился летний свет. Ян-Петер опустил голову на предплечье, закрыл глаза — хотелось немного отдохнуть перед грядущей суматохой, и в короткой дреме ему в очередной раз привиделся планер, стоящий на площади перед королевским дворцом. Спокойно так стоящий, и даже не слишком привлекающий внимание прохожих, разве что детишек…
В этом здании слишком много не служащих, а людей. В этом особняке слишком много думают о приязни и неприязни, о политике, а не о служебных делах. Но другой королевской тайной службы в Собране нет, а, значит, придется играть по здешним правилам. Секретарь, почти успокоившийся за время отсутствия начальства, вскочил навстречу с каким-то свитком.
— Господина Толди ко мне, быстро, — Эйк прошел мимо, сплюнув приказ, словно соринку, и секретарю окончательно полегчало: все в порядке. Почудилось. Господин Эйк вовсе не всеведущ и не всемогущ… Олух самонадеянный, вздохнул про себя Ян-Петер, просто эталон какой-то — и тем лучше. Главное, чтобы еще пару часов просидел на своем месте.
— Подготовьте доклад по состоянию конюшен, — это займет и четыре часа с лихвой. С начальником внутренней охраны не нужно было ни лицемерить, ни отмерять с аптекарской осторожностью капли сведений. То, что покушение — едва ли не в момент осуществления — обнаружил не Толди, а собственной персоной господин Эйк, было для начальника внутренней охраны оскорблением личной и профессиональной чести. Фразу об отставке Ян-Петер оборвал взмахом руки: не время, не место и не повод. Лучше, знаете ли, откройте бутылку — вон ту, я точно уверен, что до нее наш трусоватый друг добраться не успел, разольем сей благородный древний напиток, выпьем за процветание ваших соседей и их виноградников, и позовем следующего, благо, и прием на сегодня ему назначен. А пока гость к нам поднимается — отправьте две команды, на первый этаж, к агентам, и на третий. Господина главного цензора Меррана взять тихо. Настолько тихо, чтобы ни одна муха не испугалась, а мухи, господин Толди, весьма пугливы. Сержанта Ламменса — послать с поручением. Любым. В компании четверых товарищей. И чтоб вернулись к полуночи, все пятеро. В целости и сохранности.
— Господин старший цензор, извольте ознакомиться с этими сведениями, — перед Эстьеном легли на стол четыре листа, исписанных убористым почерком главы архивов. Первые две страницы — разнообразные кулуарные высказывания длинного перечня единомышленников господина старшего цензора, и запущенные ими по столице слухи, шутки и прочая болтовня. Третья и четвертая — то, что должны были говорить на улицах сплетники, получавшие деньги из казны, а задания из тайной службы. И то, что они говорили на самом деле. В три колонки, в третьей — по чьему приказанию..
Вообще-то герцог-регент ничуть не возражал против хулы и всяческих поношений и в свой адрес, и даже в адрес короля; Скорингу нужны были такие разговоры на площадях и в кабаках, а добровольные «помощники» еще ни разу не перешли черту избыточности; но Эстьен об этом, конечно, не подозревал. Тем более, что и не его это была служба — только его друзья. Впрочем, он и главу архивов до сего момента числил в друзьях… Алларец принял удар достойно, не изменившись в лице. Прав был. Если уж ему дают ознакомиться, значит, дела не совсем плохи, а арест случится только по итогам беседы. Эстьен вскинул голову — готов был сражаться за каждого, примеривался, куда и как нанести удар.
— Сейчас меня более беспокоит не это, а то, что некоторые люди тайной службы, люди короля, задумали покушение на герцога-регента Скоринга, — Эйк прищурился, улыбнулся, — а также то, что герцог Алларэ о подобном подарке и не подозревает. И более всего то, что герцог Скоринг, при всем желании, не сможет сделать вид, что ничего подобного не было. Если эта попытка все-таки состоится. Господин старший цензор дважды… трижды обдумывает услышанное. Господин старший цензор слегка меняется в лице. У него хорошая фантазия, вот только ей нужен легкий толчок. Господину старшему цензору дают время, чтобы представить себе все возможные последствия, а когда он пытается представить невозможные — все-таки, сражение двух армий на месте бывшей столицы, тысячи погибших за час-другой… это перебор, — наливают бокал вина. А рядом с бокалом кладут пять белых с золотом грамот на лучшей бумаге. «Все, что сделал податель сего…»
— Я очень надеюсь, что никто из ваших единомышленников, — а к чему недомолвки? — даже ненароком не вовлечен в эту неприятную историйку. Однако ж, на случай, если кто-то все-таки… В глазах у Эстьена единственный вопрос: чего это нам будет стоить? Чего нам будет стоить предоставленная врагом возможность спасти своего сеньора от глупости его ретивых приверженцев, а столицу — от бесцельной резни? Он смотрит на листы, и, кажется, готов попробовать их на зуб, как медную монету — не фальшивка ли? Не ловушка?