Самолёты, поезда
Шрифт:
– То есть нужно всегда думать о других?
– Нужно думать о себе, но не забывать о других. Иногда, только о себе. Иногда, только о других.
– Думать о себе не эгоизм?
– Эгоизм. Но иногда это верное решение. Если ты берёшь на себя ответственность за других людей, ты не можешь, в первую очередь, не быть немного эгоистом; эгоизм – это когда ты должен принимать решение. Также эгоизм – это когда ты следуешь своему пути; в свою очередь когда ты ему противоречишь, ты не счастлив. Особенно когда чем-то жертвуешь ради кого-то. Тогда ты не чувствуешь силу, просыпается жалость к самому себе – ты уже не такой сильный: там и плохое настроение, неверие в себя, упущенное время на часах –
– Я всегда считал, что корка хлеба не лучший предмет для делёжки. Я считал, что лучше быть эгоистом и вести всех к лучшей жизни. – Но иногда, всё же теряешь некую гибкость и забываешь учитывать интересы других, – тогда они начинают жить не своей жизнью, – ведь всегда можно чуть-чуть свернуть, уступить где это возможно.
Его взгляд метался. Кузьма хотел задать ещё лишь пару вопросов, чуть больше уточнить, понять, но поезд остановился, пару раз тряханувшись, словно через мясорубку прокрутили несколько костей. Кузьма резко посмотрел влево и спешно взял сумку. Поезд замер. Громкоговоритель повторил: «Остановка город «Д» стоянка одна минута» – Опомнившись, Кузьма забыл, что хотел спросить.
– Надо же, чуть не пропустил! Во заговорились! – грустно улыбнулся он. Ему понравилось новое знакомство, – Кузьма тоже душевный человек, – а диалог оставил чувство незавершённости, словно не хватило ещё каких-то пятнадцати минут, словно тебя оторвали от концовки фильма и не дали узнать, чем он завершится, не предоставили ответ на мысль, которая взвивалась в голове на протяжении всего просмотра.
Он быстро встал и дружески, немного долго, пожал руку Максиму Игоревичу и сделал шаг к выходу, остановившись на долю секунды и махнув рукой спящей соседке сверху, которая спиной к ним, лежала уткнувшись глазами в сетку. Такие пассажиры не очень общительны, толи из-за природной замкнутости, толи снобизма – такие люди как Максим Игоревич охарактеризовали бы их таким словом, как «молодость».
Дверь купе плавно открылась и также вернулась в обратное положение, прежде, вместе с полуденными лучами, запустив и добрую улыбку Кузьмы.
– До свиданья.
Максим Игоревич вздохнул.
6.
«Иногда молчание, может сказать больше хорошо составленного предложения: мимика, жесты, мелкие движения губ – всё это язык, голос ума, души и зеркало прошлого»
«Мы замираем, нам тяжело дышать, наш пульс учащается, – сердце быстрее качает кровь, – мы захлёбываемся, наше волнение выражается румяными щеками и тёмной синей полоской у виска, что кабель под землёй, передающий энергию в виде переживаний, переходящих в головную боль.
Когда-нибудь этот передатчик закоротит, и мы навсегда избавимся от мигрени»
Кто-же сказал, что все моменты в жизни должны быть весёлыми? Кто заставил нас стремиться к Абсолюту счастья? Книга, что рассказывает историю жизни, не может быть только из светлых красок. Ведь на своём пути мы встречаемся с людьми разных оттенков. И каждый из них помогает всё больше понять самого себя, всё больше уточнить жизнь, постепенно складывая её, пазл за пазлом, чтобы увидеть, и понять ту самую, заветную, картину жизни.
Максим Игоревич сидел тихо в углу, подсчитывая людей, уходящих со станции очередного, удаляющегося города, с его монотонными пейзажами: цветные крыши домов, старые, но ухоженные детские площадки, дороги с односторонним движением, небольшой компактный вокзал со старой вывеской; вот уже показалась листва и постепенно сливающиеся с ней дома; пейзаж небольшого города достаточно быстро скрыл за собой архитектуру и превратился в лес. Прошло лишь пару минут и всё: очередная история закончена – громкий звук! – резко открылась дверь, ровно в такт набравшего максимальную скорость поезда, ворвавшегося в поток ветра и выровнявшегося с ним, тем самым уравновесив вагоны и придав составу плавучий звук.
Резко открыв дверь, под весом тянущей вперёд плетёной сумки, в купе ввалился очередной пассажир. Вид у него был рабочий: пальцы серые, также пыльные штаны и такая же кофта; одежда плотная, потрёпанный вид: видно, что человек не помыл утром голову, хотя узор стрижки и просматривался, более того выглядела она очень профессионально, хоть и заросла временем.
Мужчина лет тридцати двух блеснул осторожным карим взглядом и почесав (достаточно рассеяно) судя по всему непривычную ему щетину, дважды извинился и отметил, что не хотел побеспокоить: – «Совсем не хотел». Аккуратно затолкав сумку под нижнюю полку, он достал влажную салфетку и неловко протерев руку протянул её Максиму Игоревичу, но ощутив, что она теперь влажная сразу убрал и также неловко поклонился. Затем немного протёр лицо, увидев взгляд, скользящий по его рабочему костюму, он попытался было отряхнуться, но заметив, что так он ещё больше пылит, остановился и ещё раз робко кивнул.
– Извините, не переживайте я скоро выхожу. На конечной…
Максим Игоревич приветствующее кивнул, его совсем не беспокоила пыль или его внешний вид, да и до конечной остановки оставался всего лишь один час двадцать шесть минут ровно.
Максим Игоревич уже по привычке смотрел в окно, временами поглядывая в отражение нового соседа по купе, стараясь заглянуть в его глаза, которые казались Максиму Игоревичу загадочными. В один момент отражение глаз соседа столкнулось с отражением его взгляда. Так ехали они в синхронной тишине, имя которой понимание. На момент, между ними и вокруг образовалось вакуумное пространство, что пустота, закрадывающаяся в душу. Им она была слишком знакома, можно сказать, что даже природа почувствовала напряжение и пустила в небо облака, чтобы уменьшить своё присутствие.
Пассажир сидел уже целых пятьдесят минут и мочал, и вот только впервые оторвал от отраженья взгляд. Блеск на зрачке, – он хотел что-то сказать, – но предпочёл тишину – или глаза боялись?
Неловкими движениями пассажир всё не находил себе места в этом замершем пространстве, шевелясь в нём не нарушающими тишину движениями. Было, что он пару раз выдвигался вперёд, как это обычно делают люди, желающие начать диалог, но тонкая нить оттягивала его назад: попытка за попыткой. Сжав вместе ноги, он просидел ещё около двадцати минут, перетирая сухою салфеткой серую пыль на своих пальцах.
Встречный поток ветра – вагон тряхануло.
В пространство просквозилось движение, и пассажир немного дёрнувшись двинулся вперёд, его до этого плотно поджатые губы смочились, прежняя в них сдержанность перешла в лёгкое движение, в сторону уже повернувшегося к диалогу Максима Игоревича, который заметив, вежливо принял порыв своего собеседника.
Зовут его Дмитрий. Его внешний вид совсем не соответствовал тому в котором он привык представать перед людьми. Он крупный ритейлер, уверенно играющий на рынке пищевой продукции. В тот день он ехал в город «К» навестить свою матушку; был конец лета, ему нужно было успеть до осенней сырости. Дорога в сторону города «К» всегда вела его к воспоминаниям детства, ведь там он его и провёл. Именно этим он и хотел поделиться, именно об этом он и хотел рассказать. Казалось, он нашёл понимающего слушателя.