Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Шрифт:
Марина Влади в своей книге о Высоцком указывала на социальные и психологические корни его алкоголизма: «Ты острее, чем другие ребята твоего поколения, чувствуешь на себе сталинские наставления, клевету, чванство и произвол. Ты заклеймишь все это в своих песнях. Придавленный окружающей тебя обыденностью, отмеченный исторической обстановкой – «победителей не судят», – ты искалечен не физически, как твои товарищи, но душевно. Твои поэтические и чисто юношеские фантазии, уже тогда сложные и противоречивые, похоронены под слоем «хороших поступков», торжественных выходов в свет – «на людей посмотреть и себя показать». А после сытного ужина никто даже не подумает поговорить с обеспокоенным ребенком, который ложится спать и мечтает. К счастью, есть нежная и любящая мачеха. Она смягчает для тебя этот период терпеливой заботой и тем, что осталось в ней от древней культуры Армении – ее родной земли. Только ради нее я заставляла тебя видеться с отцом. Все это время я тянула тебя за рукав, я назначала эти встречи, я водила тебя на скучные ужины. Тебе не о чем было с ним говорить,
Гораздо позже я поняла: из-за всего этого – отца, матери, обстановки и уже тогда изгнания – ты начал с тринадцати лет напиваться».
Думается, все-таки алкоголизм барда не столь сильно зависел от его непростых отношений с родителями или давления удушливой атмосферы последних лет сталинского правления. Гораздо большее значение для превращения Высоцкого в законченного алкоголика имел богемный образ жизни в актерской тусовке.
О том, как проходили запои Высоцкого, подробно рассказала Марина Влади: «Все начинается обычно с рассказов или анекдотов. Ты с удовольствием возвращаешься к смешным деталям – и Бог его знает, смешно ли это? – но все смеются. Таково твое искусство актера. Любая рассказанная тобой история становится комическим номером. Сначала я тоже смеюсь, прошу рассказать снова. Я люблю, когда ты рассказываешь, искоса поглядывая на меня, изображаешь разных людей, с которыми где только ты не знакомился. Я люблю, когда ты словно светишься от радости.
Теперь наступает следующий этап. Ты заказываешь мне пантагрюэльские ужины, ты зовешь кучу приятелей, тебе хочется, чтобы в доме всегда было много народу. Весь вечер ты суетишься возле гостей и буквально спаиваешь их.
У тебя блестят глаза, ты смотришь, как кто-нибудь пьет, с почти болезненной сосредоточенностью. На третий или четвертый день почти непрерывного застолья, наливая гостям водки, ты начинаешь нюхать ее с видом гурмана. И вот ты уже пригубил стакан. Ты говоришь: «Только попробовать». Мы оба знаем, что пролог окончен.
Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьянения, когда ты стараешься во что бы то ни стало меня убедить, что можешь пить, как все, что стаканчик-другой не повредит, что ведь ты же не болен, – дом пустеет. Нет больше ни гостей, ни праздников. Очень скоро исчезаешь и ты…
В начале нашей с тобой жизни я часто попадалась на эту удочку. И всегда возникал один и тот же вопрос:
– Я же вижу, да ты и сам чувствуешь, что начинается очередной приступ.
Почему не разбить эту проклятую бутылку, когда еще не поздно?
Ответ будет ясно сформулирован годами позже:
– Потому что я уже пьян до того, как выпью. Потому что меня заносит. Потому что на самом деле я болен. Это обычно случается, когда ты уезжаешь из Москвы, Марина, особенно, когда ты уезжаешь надолго.
Действительно, мы перебираем в памяти мои спешные возвращения, почти всегда в самой середине съемок, гастролей или именно в тот момент, когда я должна заниматься детьми. Как только ты исчезаешь, в Москве я или за границей, начинается охота, я «беру след». Если ты не уехал из города, я нахожу тебя в несколько часов.
Я знаю все дорожки, которые ведут к тебе. Друзья помогают мне, потому что знают: время – наш враг, надо торопиться. Если, на беду, я приезжаю лишь несколько дней спустя и у тебя было время улететь на самолете или уплыть на корабле, поиски усложняются. А иногда ты возвращаешься сам, как это было одной весенней ночью.
Я сижу дома – в квартире, которую мы снимаем на окраине Москвы. Началась оттепель, и земля вокруг строящихся домов превратилась в настоящее месиво. Чтобы выбраться к автобусу или в магазин, нужно идти по досочкам, проложенным мостками через лужи липкой грязи… Я не сплю и, когда раздается звонок в дверь, иду открывать. Какой-то глиняный человечек протягивает ко мне руки. Густая коричневая жижа медленно сползает с него на коврик, только серые глаза остаются светлым пятном на липкой маске. Потом лицо оживляется, ты начинаешь хохотать как сумасшедший, довольный, что испугал меня, и принимаешься объяснять, что собирался прийти домой вчера вечером, но поскользнулся и упал в глубокую яму и, несмотря на сверхчеловеческие усилия, не смог оттуда выбраться. Если бы не случайный прохожий, ты бы умер от холода, утопая в грязи. Ты так рад, что жив и что ты здесь и вдобавок протрезвел благодаря нескольким часам вынужденного сидения в яме, что я тоже начинаю смеяться, отмывая тебя под душем.
Но обычно я нахожу тебя гораздо позже, когда твое состояние начинает наконец беспокоить собутыльников. Сначала им так приятно быть с тобой, слушать, как ты поешь, девочки так польщены твоим вниманием, что любое твое желание для них – закон. И совершенно разные люди угощают тебя водкой и идут за тобой, сами не зная куда. Ты увлекаешь их по своей колее – праздничной, безумной и шумной. Но всегда наступает время, когда, наконец уставшие, протрезвевшие, они видят, что вся эта свистопляска оборачивается кошмаром. Ты становишься неуправляем, твоя удесятеренная водкой сила пугает их, ты уже не кричишь, а воешь. Мне звонят, и я еду тебя забирать».
Доза по литру водки или коньяка на человека, о которой говорил Хмельницкий, – это четыре бутылки на двоих. Наверняка иной раз и по пять бутылок бывало, как в песне Высоцкого. Но даже в столь откровенном интервью Хмельницкий чуть-чуть лукавил. Даль, Шпаликов и Лиепа действительно умерли от злоупотребления алкоголем. Это было хорошо известно. А вот Высоцкий умер все-таки не от пьянства, а от другой, еще более страшной болезни. Друзья Высоцкого, актеры Театра на Таганке Валерий Золотухин и Иван Бортник,
Нет, не только водка и не столько водка привела Владимира Семеновича к трагическому концу всего в 42 года. И не советская власть и непризнание официальных структур в качестве поэта и барда тому виной. Отнюдь не из-за каких-либо притеснений со стороны властей Высоцкий начал пить, а от того, что много пить принято было в той среде, в которой он рос и делал первые шаги в самостоятельной жизни – сначала в дворовой компании на Большом Каретном, потом среди начинающих актеров, у которых в их полуголодной жизни водка и портвейн всегда первенствовали над закуской. А то, что пьянство имело в случае с Высоцким столь разрушительные последствия для его организма, объясняется совсем не тяжестью жизни в несвободной стране. Гонений особых не было. Ведь диссидентом Высоцкий никогда не был. Недаром он с гордостью говорил: «Я не диссидент, я поэт». В своих песнях на советский строй и коммунистические святыни, в отличие от Александра Галича, Высоцкий никогда не покушался. И его совершенно невозможно представить себе в качестве ведущего программы на радио «Свобода». Не столько из-за политических взглядов, которых, вероятно, в каком-то оформленном виде у Высоцкого просто не было, сколько эстетически и психологически. Хотя Высоцкому довелось общаться с представителями разных волн эмиграции, это была все-таки не его среда обитания. А из несвободной страны он в последнее десятилетие своей жизни регулярно выезжал по многу недель и месяцев на благословенный Запад и, как советский гражданин, женатый на француженке, и как артист, признанный во многих странах мира, успел объехать полсвета. Разумеется, жизнь барда не была сплошным праздником. Выпадали молодцу и шипы и тернии. Но уж нельзя сказать, что вся жизнь Владимира Семеновича только из одних шипов и состояла. Бывал и на его улице праздник. Да, не давали издаваться как поэту. Да, диски с его песнями выходили редко, а большой диск в «Мелодии» вышел только посмертно, через несколько лет после того, как такой диск вышел во Франции. Известно, они любить умеют только мертвых. Да, не пускали на Центральное телевидение. Да, требовали вернуть часть гонораров и угрожали уголовным преследованием. Да, публиковали статьи с зубодробительной критикой в партийной печати. Да, снимали с главных ролей в целом ряде фильмов, которые могли бы его сделать настоящее кинозвездой еще в конце 60-х. Это все – шипы и тернии. Но было ведь и другое, что далеко перевешивало все ощутимые минусы существования в советской стране. Главное – любовь миллионов, десятков миллионов слушателей и зрителей, ощущение востребованности своего таланта, возможность творить для широкой и благодарной аудитории. Возможность сыграть свои лучшие роли – принца Гамлета и Глеба Жеглова (может быть, одна из самых заметных утрат отечественной и мировой культуры – это то, что ни один спектакль Таганки с участием Высоцкого так и не был целиком записан на пленку и тем сохранен для потомства). Наконец, ему досталась любовь прекрасных женщин.
Нет, все беды Высоцкого пошли исключительно от природной предрасположенности к алкоголизму, от него, от его воли не зависящей. Русскому человеку вообще свойственно источники своих проблем искать не внутри себя, а в воздействии внешних злых сил. Высоцкий и многие его друзья в этом отношении были вполне русскими людьми.
Интересно, что на Западе алкоголизм – удел очень многих звезд кино и эстрады, композиторов, писателей, живописцев. Однако никто там в этом не усматривает проблемы взаимодействия художника и общества. Алкоголизм там не является чем-то постыдным, если человек готов лечиться. Так, бывший президент США Джордж Буш-младший еще до своего избрания открыто признавал, что в молодости имел большие проблемы с алкоголем, но благополучно с ними справился и уже несколько десятилетий вообще не пьет. В той же Америке популярно общество «Анонимные алкоголики», объединяющее тех, кто решил совместно бороться с пагубным недугом. На Западе проблемы алкоголизма издавна широко обсуждаются и существует множество программ его лечения, финансируемые из государственных и частных источников. В СССР же до горбачевской перестройки серьезных мер по лечению алкоголизма не предпринималось. Да и антиалкогольная программа Михаила Горбачева базировалась главным образом на ограничении производства и торговли спиртным, а не на профилактике и лечении алкоголизма. Во времена же Высоцкого программ реабилитации алкоголиков не существовало. Можно было ложиться в наркологические диспансеры и клиники, но это лучше было делать по знакомству, чтобы избежать огласки. Режим в этих учреждениях, как правило, был репрессивным, к алкоголикам относились как к психическим больным. Первые посещения антиалкогольных учреждений произвели на Высоцкого столь удручающее впечатление, что впоследствии он панически боялся госпитализации, даже к знакомым врачам.