Самовластие мистера Парэма
Шрифт:
– И вы в самом деле верите, что вести, которые передаются через вас, – это вести от умерших? – спросил мистер Парэм.
– Ничего подобного, – ответила миссис Пеншо со свойственной ей решительностью. – Я никогда не верила в такую чепуху. Мертвецы ничего не могут. Если эти веяния исходят от людей, переселившихся в иной мир, значит, эти люди еще живут. Но что это за сила, заставляющая меня говорить, я не знаю. У меня нет никаких доказательств, что все или хотя бы большая часть вестей, которые мы получаем, исходят от привидений, если позволительно на сей раз употребить такое старинное слово. Хотя в отношении некоторых вестей это бесспорно.
– Но
– Иногда мне кажется, что тут должно быть нечто большее, нечто иное и гораздо более значительное. Даже когда упоминаются имена покойных друзей. Откуда мне знать? Я – единственная среди вас – никогда не слышала вестей, которые сама же передаю. Может быть, все это обман чувств? Очень возможно. Мы, люди, наделенные сверхчуткой психикой, странный народ. Мы только передаем. А что передаем – мы и сами не знаем. Но вот вы, люди с более устойчивой душевной организацией, должны бы объяснить то, что становится вам известно через нас. Мы связаны тем, чего ждут от нас другие. Если они ждут только вульгарных привидений и разговоров о своих глупых делишках, – что же другое мы можем передать? Как мы можем передавать вещи, в которых они ровным счетом ничего не смыслят?
– Справедливо, – сказал мистер Парэм, – вполне справедливо.
– Если вам внимают более высокие умы, сообщения бывают значительней.
Это тоже звучало убедительно.
– Но есть в этом нечто поразительное, чего наука не умеет объяснить.
– О да, тут я с вами согласен, – сказал мистер Парэм.
На первых сеансах с миссис Пеншо ее устами заговорил некий незнаемый вестник.
– Я посланник грядущего! – объявил он.
– Отлетевший дух? – спросил Джексон.
– Почему же отлетевший, когда я здесь?
– Но тогда существуют ли ангелы? – спросил мистер Парэм.
(«Поди ты!»)
– Посланники. «Ангел» значит «посланник». Да, я посланник.
– Посланный кем-то – или чем-то, – какой-то силой, готовой явиться? – спросил мистер Парэм, и голос его зазвучал ободряюще.
– Посланный тем, кто стремится войти в жизнь, в ком таится великое могущество и кто стремится побороть весь мир.
– Пусть попробует этажом выше, – ехидно заметил сэр Тайтус.
– Здесь, где уже налицо и воля и понимание, он обретет помощников.
– Но кто же это грядущее существо? Жило ли оно прежде на земле?
– Победительный дух, он все еще бодрствует над миром, для сотворения которого он сделал так много.
– Кто же он?
– Кто он был?
– Коридор очень длинный, а он еще далеко. Я устал. И медиум устал. Мне трудно говорить с вами, ибо среди вас есть некто, упорствующий в сомнении. Но я не напрасно трачу силы. И это – только начало. Продолжайте свои искания. Через несколько мгновений мне придется вас покинуть, но я еще вернусь.
– Но для чего он грядет? Что хочет он совершить?
Ответа не было. Медиум – миссис Пеншо – некоторое время оставалась без чувств. Но, и придя в себя, она была еще очень слаба и не сразу покинула Карфекс-хаус, а попросила разрешения прилечь.
Это был первый сеанс с участием миссис Пеншо, и он сильно подействовал на воображение мистера Парэма, запомнился ему. В каком порядке даны были ответы – это он, быть может, помнил не так ясно, но смысл их врезался в память.
Поистине было бы великое чудо, если бы некая новая Сила вмешалась в дела человечества! Ведь так много нужно изменить! Да, чудо просто необходимо. Мистер Парэм все еще несколько скептически относился к мысли, что на землю и вправду готов снизойти некий дух, но так приятно было потешить себя мыслью, будто в загадочных словах медиума скрывается нечто – предвестие грядущих событий.
Подробный отчет обо всех сеансах, и даже только о наиболее успешных, оказался бы слишком длинным и скучным для читателей, не занятых специальным изучением предмета, и бесполезно было бы приводить его здесь. Добрые чувства мистера Парэма к миссис Пеншо очень укрепили то ощущение «наверно, тут что-то есть», которое зародилось у него еще во время сеанса с Уильямсом на Баггинз-стрит. Теперь, когда никто уже не говорил о привидениях и не навязывал ему каких-то незначительных покойников с их малоинтересными прихотями, само по себе явление транса стало казаться мистеру Парэму более разумным и правдоподобным. Стало быть, существуют вне нашего мира неведомые силы, они ищут каких-то путей, чтобы вмешаться в людские дела и управлять ими, а для этого им нужен человек, близкий по духу, с сильным характером и чутким умом, – эта мысль глубоко волновала мистера Парэма. Ему представлялись существа, подобные могучим духам, каких вызывают и живописуют Блейк и Дж.Ф.Уотс; в мечтах он по крайней мере рисовал себе величественные образы.
Кто тот великан, что смутно чудится его отзывчивому воображению на сеансах в Карфекс-хаусе? Быть может, это Наполеон? – спросил мистер Парэм, и ответ был: да и нет. Не Наполеон, но больше, чем Наполеон. Быть может, это Александр Македонский? – спросил Хируорд Джексон – и получил в точности такой же ответ. Бродя по улицам или лежа ночью без сна, мистер Парэм ловил себя на том, что мысленно ведет беседы с этим таинственным и грозным духом. И когда мистер Парэм находил в утренней или вечерней газете новые свидетельства бесхребетности в мировой политике и неуклонного нравственного падения народа, ему казалось, что дух этот склоняется над ним и разделяет его мысли.
Он был так поглощен этими двумя ясновидящими, что стал до некоторой степени пренебрегать своей ролью в наблюдениях сэра Тайтуса над Карнаком Уильямсом. Чем дальше, тем ненавистней ему был грубый и ограниченный материализм этого ученого мужа. Ему хотелось думать и знать об этих опытах как можно меньше. Самые обычные замечания сэра Тайтуса по адресу медиумов-ясновидящих вообще и особенно по адресу миссис Пеншо и пожилой американки возмущали его до крайности. Сэр Тайтус был не джентльмен; порой он изрекал почти невыносимые грубости, и несколько раз мистер Парэм готов был сурово его покарать. Он едва удерживался от слов, которые разили бы, как удары. Эти сеансы по материализации были нестерпимо скучны и нудны. На то, чтобы получить ничтожное количество эманации, уходили часы, которые казались веками. И смотреть, в какое замешательство эта эманация приводит сэра Тайтуса, было уже не так приятно, как раньше. По меньшей мере три раза мистер Парэм, не выдержав скуки, засыпал в кресле и потом некоторое время не являлся на сеансы.
Интерес к Карнаку Уильямсу вновь пробудился в мистере Парэме после девятого сеанса, когда в эманации стали ясно различимы лицо и руки. Он был в это время в Оксфорде, но, возвратясь в Лондон, услышал от Хируорда Джексона поразительный рассказ о десятом явлении.
– Сначала, когда появилось лицо, можно было подумать, что это – ваше изображение, только смятое к уменьшенное, – сказал Хируорд Джексон. – А потом оно стало увеличиваться и постепенно приобретало все большее сходство с Наполеоном.