Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь

Анчаров Михаил Леонидович

Мало того, что тримальхионы сжигали физическую силу народа, они пережигали его духовную мощь, убеждая народ в его бездарности. Это, может быть, самое страшное преступление. Убедить народ в его бездарности - значит закрыть перспективу. И сейчас еще осталось это проклятие: талант - редкость и сборище талантов - элита.

Когда же поймут, что талант - это не чемпион и вовсе не дело таланта гонка по шоссе, где у одного лопнула шина и мимо него проносится потная орда.

Все видели ворон на снегу. Но только у одного родилась из этого "Боярыня Морозова". Надо

ли поэтому заставлять художников глядеть на ворон? Чтобы получилась "Боярыня"? Нет. Так как, во-первых, незачем делать вторую "Боярыню", а во-вторых, даже у самого Сурикова "Боярыня" родилась при взгляде на ворону только в тот единственный блистательный миг, а в другой раз он прошел бы мимо, как всю жизнь ходил.

У человека в мозгу, видимо, теснятся образы. У кого теснятся, у кого нет. Если нет - значит, он их заболтал. У ребенка, практически у каждого, теснятся. Не успел еще заболтать. Талант - это способность не спугнуть образы (если приходят или вызваны чем-то) и начать с ними работу. А потом и пустить в дело.

Фотоотпечаток на пленке - это еще не образ. Это память. Материал для образа. "На сейчас" или "про запас". Образ - это не отпечаток, а переработка бесчисленных отпечатков и сигналов, и потому образ - это всегда открытие. И от нас зависит не отшвырнуть образ, а догадаться, в чем его открытие. Талант в том и состоит.

Образы есть и у собаки. Но в дело пускает их только человек. Это невидимый труд, который потом становится видимым. Мудрец, когда описывал разницу между пчелой и архитектором, сказал, что позади труда обычного лежит "идеальное". Об этом почему-то предпочитают не помнить. Труд действительно создал человека, но труд не по обработке камня, а сперва по обработке его образа. То есть физическому труду умственный труд предшествует. Потому что умственному труду предшествует сам материал труда - образ. Как физическому труду предшествует сам материал труда, подлежащий обработке, - камень, к примеру.

Человек зашевелил мозгами не тогда, когда применил камень - его применяли и животные, - а когда увидел образ камня в мозгу, на внутреннем экране, и понял, что может им манипулировать, в воображении. Мозг живой и продолжает работать, когда ты спишь. А образ - это самодеятельность мозга. Мы еще и сейчас боимся снов и стараемся понять, какое отношение они имеют к дневной жизни.

Воля - это торможение своих желаний или чужих. И человеческая речь возникла из повелительного наклонения. Спросите у лингвистов - глаголы в повелительной форме древнее всех слов. То есть речь мешает мозгу заниматься самодеятельностью.

Ребенку не мешает почти.

Поэтому воля может только набрать материал, а образ приходит, когда воля спит…

Хотя человек может бодрствовать. Все люди видели ворон на снегу…

Гете говорил: "Наше дело набрать хворосту. Приходит случай и зажигает костер".

Суриковская ворона - это случай.

Вот к каким выводам пришел Сапожников.

–  Ты чудак, - тихо и даже ласково убеждал Барбарисов.
– Неужели ты до сих пор не понял, что дело не в том, прав ты или

не прав, а в том, выгодна ли твоя правота или нет. Ты замахнулся на устоявшуюся шкалу оценок. Потому что если ты прав, то образование не нужно!

–  Ты обалдел? Как это не нужно?
– спросил Сапожников.
– Информация не нужна?

–  Придет талантливый вахлак и решит задачу, которая не по силам доктору наук.

Кто тебе это простит? Вот возьми Мухину… Муж у нее из хорошей семьи, но не любит ее, и никогда не любил, но она кое-что знает!

–  Ни черта она не знает!
– сказал Якушев.

–  Неважно, считается, что знает, она думает, что она знает. Диплом есть диплом, звание есть знание.

–  Она пышет злобой, но показать ее боится, - сказал Якушев.

–  Да, она боится, - сказал Сапожников.

–  Кто тебя боится, дворняжка ты… - сказала Мухина.

–  И потому, Сапожников, у нее один выход - уничтожить тебя высокомерием…

–  Тримальхион ваша Мухина, - сказал Якушев.
– Вот кто ваша Мухина.

Мухина ушла. Хлопнула входная дверь.

–  Совсем девушку обидел…

–  Пошла отравлять колодцы, - сказал Якушев.

–  Ты бы поостерегся, - предупредил Сапожников.
– Пушкина убил не Дантес. Дантес-пешка.

Пушкина убили бабы. Полетика, жена и прочие графини Хрюмины.

–  Для этого ей надо признать меня гением, - сказал Якушев.
– А это для Мухиной страшней войны.

–  Кстати, кто такой Тримальхион?
– спросил доктор Шура.

–  Был такой один. В Риме… Лакей - вольноотнущенник, - сказал Якушев.
– Спекулянт… Пиры задавал, чтобы его хвалили, - сволочь бездарная.

–  Вернемся к третьей сигнальной, - сказал Глеб.
– Вон сейчас сколько болтают об инопланетной сверхцивилизации… Предлагай нетривиальное решение, ну? Только сразу… Тогда поверю в твою третью сигнальную.

–  Если сверх, - сказал Сапожников, - значит, могли до машины времени додуматься.

–  Ну и что?
– спросил Барбарисов.

–  Тогда эти сверх могут быть нашими потомками… которые к нам наведываются иногда.

–  Что?
– сказал Глеб.
– Забавно… Впрочем, чушь.

–  Чушь! Чушь! Чушь!
– сказал доктор Шура.

–  Да дайте ему сказать!
– крикнул Якушев.
– Что за дела? Ни у него, ни у вас никаких фактов нет, но его предположение логичней.

–  Логичней?!

–  Он исходит из будущих возможностей, а вы из сегодняшних!

И опять стал молчать и сопеть над набросками.

–  Значит, ты считаешь, что сверхцивилизация не будет к нам враждебна?
– спросил Барбарисов.

–  Наверно, не будет, - сказал Сапожников.
– Если они нас угробят - их самих не будет. Ведь они наши потомки, а не мы их.

–  Прилетать назад нельзя, - сказал Глеб.
– Можно повлиять ненароком на свое прошлое и тем испортить будущее… У Брэдбери есть рассказ.

–  Почему ненароком?
– спросил Сапожников.
– А если специально прилетят, чтобы изменить свое прошлое? Тогда у них жизнь изменится в желаемом направлении… Мы устроим их жизнь, а они нашу… Может, поэтому мы до них дозвониться не можем…