Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945
Шрифт:
Я был потрясен. Нисидзава молча ждал, когда я снова заговорю. Все это казалось каким-то жутким наваждением. Как могло случиться, что все они погибли?
Четверо моих лучших друзей. Все они погибли, пока я не в силах ничем им помочь лежал в госпитале. Теперь я понял, почему мне не удалось узнать об их гибели раньше. Нисидзава и Накадзима позаботились, чтобы печальные известия не дошли до меня, когда я приходил в себя после операции на глаза.
Передо мной проплывали лица моих друзей. Я вспомнил, как мне улыбался из кабины самолета Ота, когда мы выполняли мертвые петли над Порт-Морсби. Ёнэкава и Хатори, которые цепко «держались» за хвост моего самолета в каждом бою, всегда готовые ринуться на мою защиту и спасти от смерти. Сасаи… А теперь все они… мертвы. Не стесняясь,
Стиснув мою руку, Нисидзава стал умолять:
– Сабуро, пожалуйста! Пожалуйста, перестань!
Я посмотрел на него.
– Будь я проклят, – задыхаясь, произнес он. – Я не видел, как падали Сасаи и Ота. Я даже не догадывался, что их сбили. Наши лучшие друзья, Сабуро, лучшие друзья, а я ничего не сделал, чтобы помочь им. Какой же я мерзавец, – в ярости воскликнул он, – я гонялся за самолетами противника, когда они гибли рядом со мной! – Он сел. – Нет, нет, это неправда. Я ничего не мог сделать. Было слишком много вражеских самолетов, слишком много. – Голос его затих.
Мы долго молча сидели и смотрели друг на друга. Что тут можно было сказать?
Глава 25
Меня выписали из госпиталя в Сасебо в последнюю неделю января 1943 года. Долгие месяцы лечения закончились. Я вернулся в свою родную часть – авиагруппу «Тайнань» в составе 11-го воздушного флота, дислоцированную в тот момент в центральной части Японии в городе Тоёхаси.
Я начал свою службу в этой части во время ее формирования в сентябре 1941 года в Тайнане на острове Тайвань. Из ста пятидесяти летчиков, покинувших Тайнань для участия в крупнейшей наступательной операции Японии на Тихом океане, в живых осталось менее двадцати. Эти ветераны являлись теперь ядром нового полка, большинство которого составляли необстрелянные летчики, прошедшие ускоренную подготовку в летных школах Цутиуры и других авиабаз.
По прибытии в Тоёхаси меня лично приветствовал Тадаси Накадзима. Ни он, ни я представить себе не могли, что нам придется встретиться здесь, а не в Рабауле. Хвала Небесам, что Накадзима вновь стал моим начальником. Он был далек от мысли, будто я не способен больше летать, и уже на следующий день я поднялся в воздух. Правда… на «Летающей крепости»! Это был тот самый «B-17», который наши солдаты захватили в Бандунге на Яве в марте 1942 года. Все наши ветераны поднимались в воздух на огромном бомбардировщике. Масса ярких впечатлений осталась у нас от полета на этой машине, поразившей своей отличной управляемостью и безупречным оборудованием. Ни один из известных мне крупных японских самолетов не мог сравниться с «B-17».
На следующий день я вернулся к своей первой любви – истребителю Зеро. Трудно описать вновь охватившие меня восхитительные чувства, когда я поднял в воздух послушный моей воле истребитель. Он беспрекословно подчинялся мне. Легкое движение кистью… и самолет начинал маневр! Я выполнял всевозможные фигуры: ставил Зеро вертикально, пикировал, скользил на крыло. Небо вновь опьяняло меня.
Как офицер, я получил возможность совершенно по-новому взглянуть на войну. Простые летчики не имели доступа к распространяемым среди офицеров военно-морских сил секретным докладам о ходе боевых действий. Через несколько дней после моего прибытия в Тоёхаси Накадзима, не сказав ни слова, показал мне доклад об отходе наших сил с Гуадалканала 7 февраля 1943 года, ровно через шесть месяцев после высадки там американцев. По радио твердили об отходе из стратегических соображений, об укреплении линий нашей обороны, но в секретных докладах сообщалось о сокрушительном поражении и чудовищных потерях.
Две дивизии сухопутных сил, полностью уничтоженные яростно сражающимся противником, перестали существовать. Количество потерянных военно-морскими силами кораблей могло бы по меркам мирного времени составить целый флот. В прибрежных водах Гуадалканала в грязи ржавели останки двух линкоров, одного авианосца, пяти крейсеров, двенадцати эсминцев, восьми подводных лодок, а также сотен истребителей и бомбардировщиков, ставших последним
Что с нами произошло? Совсем недавно мы безраздельно господствовали на Тихом океане. Десятками мы сбивали истребители противника. Теперь же в секретных докладах с фронта сообщалось о новых вражеских истребителях, значительно превосходящих по своим характеристикам истребители «P-39» и «P-40».
Тогда же я впервые узнал, что на самом деле произошло в июне прошлого года у атолла Мидуэй. Четыре авианосца! И почти триста самолетов, по большей части вместе с летчиками, были уничтожены! В это верилось с трудом.
У меня стало тревожно на душе, когда я увидел новобранцев, получивших назначение в нашу группу. Это были полные энтузиазма, серьезные и, несомненно, мужественные молодые ребята. Но решительность и храбрость не могли заменить собой мастерства, к тому же им недоставало выдержки, необходимой в схватках с американскими пилотами, все большее число которых прибывало на Тихоокеанский театр военных действий. Эти новобранцы с их сияющими лицами, неужели они были способны заменить собой таких летчиков, как Сасаи и Ота? Как? Как можно было рассчитывать на это?
Их сурово муштровали в Тоёхаси. От восхода до заката инструкторы обучали их азам летного мастерства. Занятия в классе и все новые и новые тренировочные полеты. «Учитесь летать строем! Вы держите ручку управления, а не рукоятку метлы! Не просто летайте на самолете, а станьте частью его! Вот так можно экономить топливо… ведите огонь короткими очередями, а не „сжигайте“ весь боекомплект сразу!» Накопленный в воздушных схватках бесценный опыт передавался новичкам.
Но времени для этого у нас было катастрофически мало. Мы не могли следить за ошибками каждого и тратить время на устранение тех или иных недостатков. Дня не проходило, чтобы не было слышно сирен пожарных и санитарных машин, мчавшихся по взлетно-посадочной полосе на выручку летчикам, повредившим самолеты при неудачном взлете или посадке.
Разумеется, не у всех новых летчиков дела шли неважно при овладении мастерством управления истребителем. Кое-кто оказался не менее одаренным, чем великие асы, воевавшие в 1939-м и 1940 годах. Но их количество было ничтожным, и им не хватило времени, чтобы в спокойной обстановке налетать необходимое количество часов и набраться боевого опыта до того, как их бросили против американцев.
Не прошло и месяца после падения Гуадалканала, как нам на собрании офицеров пришлось услышать сообщение о новой катастрофе. Эти сведения оставались секретными до конца войны и не стали достоянием широких слоев населения. За закрытыми дверями я читал о том, как японский конвой, в составе которого находилось более двадцати кораблей – двенадцать транспортов, восемь эсминцев и несколько мелких вспомогательных судов, – предпринял попытку высадки армейского десанта в Лаэ, на нашей старой авиабазе [5] . По меньшей мере сто истребителей и бомбардировщиков противника атаковали конвой в открытом море и потопили все транспорты и пять эсминцев. Эта катастрофа имела, пожалуй, более серьезные последствия, чем падение Гуадалканала, ибо теперь противник господствовал в воздухе к северу до самого Лаэ, и мы оказывались бессильны препятствовать его крайне эффективным атакам наших судов.
5
2–5 марта 1943 г.
Через несколько дней пришел приказ о переводе нашей авиагруппы в Рабаул. Накадзима поинтересовался, собираюсь ли я отправиться вместе с ним обратно в юго-западную часть Тихого океана. Неужели он мог подумать, что я поступлю иначе? Накадзима заявил мне, что, несмотря на потерю правого глаза, я, по его мнению, лучше любого из новых летчиков. В тот же вечер из штаба поступил список летчиков, отправляемых в Рабаул. В нем значилась и моя фамилия.
Но мы забыли о главном враче авиабазы. Он был крайне возмущен, прочитав в списке мою фамилию. Ворвавшись в кабинет Накадзимы, он выплеснул свой гнев на моего незадачливого командира.