Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945
Шрифт:
Я чувствовал себя беглецом, дезертировавшим с фронта. Я думал обо всех летчиках: Нисидзаве, Оте, Сасаи, которые каждый день участвуют в воздушных схватках. Я стал даже бояться слушать передаваемые по радио военные сводки. Они вызывали воспоминания о Рабауле.
В один из дней меня приехали навестить. В палату вошла медицинская сестра.
– К вам посетители, они ждут внизу, – сказала она. – Хотите, чтобы они поднялись к вам в палату?
Я не догадывался, кто это мог быть. Был четверг, моя сестра Хацуо обычно приходила проведать меня в конце недели, когда ей не надо было
Я никого не ждал. В палату вошли двое. Я напряг зрение, чтобы рассмотреть их. Мои глаза все еще были неспособны различать лица с расстояния более шести футов.
– Фудзико-сан! – воскликнул я.
Фудзико, еще больше похорошевшая, стояла в дверях вместе со своим отцом, профессором Ниори. Последний раз я видел их почти полтора года назад в Осаке.
Они поклонились и ответили на мое приветствие. Медицинская сестра предложила им сесть и ушла.
Первым заговорил отец Фудзико:
– Хацуо-сан написала нам, что вы находитесь в этом госпитале. Как мы за вас волновались, Сабуро-сан! Мы очень рады снова видеть вас, нас очень беспокоило ваше здоровье. Так чудесно, что вам уже лучше.
Я что-то пробурчал в ответ. Я уже много месяцев не писал Фудзико. Я сбивчиво и смущенно извинялся. Фудзико часто писала мне, когда я находился в Лаэ, вместе с почтой от нее приходили подарки.
Ее отец отмахнулся от моих сбивчивых извинений.
– Это не важно, – сказал он. – Нам известно о ваших подвигах на фронте, и мы очень гордимся вами! Лучше расскажите, как ваши раны? Скоро вас выпишут отсюда?
– Я получил четыре ранения, – ответил я. – Врачи потрудились надо мной. Но, – с горечью добавил я, показывая на свой правый глаз, – с этим ничего не смогли поделать. Я ничего не вижу этим глазом, и врачи говорят, что это до конца жизни.
Мой ответ встревожил Фудзико. Она прикрыла рукой рот и широко раскрыла глаза.
– Это правда, чистая правда, – заметил я. – Двух мнений тут быть не может. Я инвалид. Потеря глаза означает конец моей карьеры летчика-истребителя.
Профессор Ниори прервал меня:
– Но… тогда вас должны списать с флота?
– Нет, думаю, меня не спишут, – ответил я. Горькая ирония сквозила в моих словах. – Вам трудно понять это, находясь здесь, трудно понять значимость этой войны. Я вовсе не думаю, что меня спишут. Мне найдется применение в качестве инструктора, или я получу назначение в наземную службу.
Ненадолго воцарилась тишина. За это время я смог оценить поступок людей, проехавших более 500 миль от своего дома в Токусиме лишь для того, чтобы поприветствовать и подбодрить меня. Я вел себя бестактно, поэтому от всей души поблагодарил их за беспокойство и огромную доброту.
В ответ на мою благодарность Фудзико покачала головой. Ее явно насторожил мой официальный тон. Она попыталась что-то сказать, но не смогла и прижалась к отцу, воскликнув: «Папа!» Ее широко
Профессор Ниори печально покачал головой и откашлялся.
– Как вы думаете, когда вы получите новое назначение? – спросил он. Он пристально смотрел на меня. – Полагаю, нам пора поторопиться со свадьбой… если вы, конечно, ничего не имеете против, Сабуро-сан!
– Ч… что? – вырвалось у меня. Я не мог поверить услышанному. Приготовления к свадьбе! Голова у меня шла кругом. – Я… я, кажется, вас не совсем правильно понял.
– Простите меня, Сабуро-сан, – ответил он. – Я понимаю, что очень неуклюже изложил все это. Позвольте мне выразиться иначе. – Пожилой профессор поднялся с места и торжественно произнес: – Сабуро-сан, согласны ли вы, чтобы моя дочь Фудзико стала вашей невестой? Мы приложили огромные усилия для воспитания ее порядочной женщиной и научили всему необходимому. Я был бы счастлив, если бы вы приняли мое предложение. Для меня большая честь стать вашим тестем.
Я не мог вымолвить ни слова. Его слова были подобны звону колоколов с небес.
Фудзико посмотрела в мои широко раскрытые глаза и, покраснев, опустила голову.
Я отвел от нее взгляд и уставился в стену. Наконец способность говорить вернулась ко мне. Но голос мой был едва слышен, слова душили меня. Я выдавливал их из себя. Я ненавидел себя за это, но другого выхода у меня не было.
– Профессор Ниори. Я… для меня огромная честь услышать ваши слова. Это настоящее счастье. Но… – я осекся, едва сдерживая слезы, – я… я не могу. Я не могу принять ваше предложение.
Наконец-то. Я произнес то, что должен был произнести.
– Что? – В его голосе слышались скептические нотки. – Вы… вы уже с кем-то помолвлены?
– Нет! Нет, что вы! О чем вы подумали? Умоляю вас! Я должен отклонить ваше предложение совсем по другой причине. Профессор Ниори, я не могу сказать «да»! Это невозможно! Посмотрите на меня, посмотрите! Я не достоин Фудзико-сан. Посмотрите на мои глаза! – воскликнул я. – Я же полуслепой.
Он облегченно вздохнул:
– Будет вам! Сабуро-сан, вы без всякой необходимости принижаете себя. Не клевещите на себя лишь потому, что получили ранения. Ваши раны почетны, они ничуть не умаляют ваших заслуг. Разве вы не понимаете, кто вы? Вся Япония гордится вами. Разве вы не отдаете себе отчет в том, что вы национальный герой?
– Профессор Ниори, вы не понимаете! Я сообщаю вам правду, которую вы сами не сможете узнать, – упорствовал я. – Я не заслуживаю снисхождения. Герои появляются и исчезают. И я не герой! Я – летчик, который не может летать. Я полуслепой калека. Какой от меня толк сейчас? Герой! В нашей стране один человек не может быть героем.
Профессор помолчал.
– Возможно, я не точно выразился, Сабуро-сан, – сказал он. – Но вы должны понять, что в данном случае решение принималось отнюдь не второпях. Нам с женой вы понравились после первой же встречи. Мне понятны ваши чувства, но и вы должны понять кое-что. Я и моя жена верим, что вы единственный человек, который способен сделать Фудзико счастливой. Мы верим и надеемся, что наша дочь сможет и вас сделать счастливым.