Самые красивые пары советского кино
Шрифт:
В 1987 году Ульянов стал художественным руководителем Театра имени Вахтангова. Причем во время его выборов труппа раскололась – часть ее хотела, чтобы худруком был Рубен Симонов. Но победил в итоге Ульянов, за спиной которого маячил ЦК во главе с главным перестройщиком и будущим гробовщиком страны Горбачевым. Не случайно, когда в ноябре того же 1987 года в Театре имени Вахтангова отмечалось 60-летие Ульянова, генсек-гробовщик приехал на это празднество и прилюдно расцеловался с юбиляром. После этого поцелуя прошло всего четыре года, и некогда великая страна развалилась. Кстати, не без участия таких корифеев сцены, как… Ульянов. Чуть позже в газете
«…Не разобравшись в сути происходящего, он (Ульянов. – Ф. Р.) вольно или невольно, но весьма основательно приложил руку и наработанный в советские годы авторитет к разрушению советского общества и государства, вскормивших и выпестовавших его талант. В этом – драма большого художника. К пониманию ее он придет в последние годы жизни…»
В 90-е годы Ульянов продолжает вести активную общественную и творческую деятельность. В театре он занят в трех спектаклях: «Без вины виноватые» (роль Шмаги), «Последний день последнего царя» (Юровский) и «Турандот» (Бригелла). На очереди Фамусов в спектакле «Горе от ума», который будет ставить Петр Фоменко.
Что касается кино, то здесь у актера были две заметные роли: в фильме Юрия Кары «Мастер и Маргарита» он сыграл Понтия Пилата, а в картине Сергея Соловьева «Дом под звездным небом» (1993) – ученого Башкирцева. Но главной киноработой постсоветского Михаила Ульянова была, конечно же, роль пенсионера Ивана Федоровича Афонина, который мстил насильникам своей внучки, вооружившись винтовкой с оптическим прицелом. Речь, как вы догадались, идет о фильме С. Говорухина «Ворошиловский стрелок», премьера которого состоялась в апреле 1999 года. Давая в те дни интервью одному из изданий, актер сетовал:
«Жить мне сегодня неуютно. О каком уюте речь, если даже по улицам ходить опасно, если страшно за детей (его внучке Лизе в ту пору было 13 лет. – Ф. Р.).
Я живу на Тверской, и что я вижу? Я не пойму, что это за улица, что за московская Сен-Дени? Главная улица столицы, выходящая на Кремль, – улица проституток?
Но я уповаю на здравый смысл, на то, что мы образумимся и заживем по-людски. Очень хочется, чтобы это произошло поскорее. Призыв «Мы должны хорошо жить» – это не идея, не религия. Восстанавливаем храмы, а души людские – ломаем. Реконструируем церкви, а по телевизору пускаем одну стрельбу и поножовщину. Зачем нам храмы, если к ним нет дороги? Пройдите по улицам, посмотрите, сколько на них психически больных. Люди повредились рассудком, ум за разум заходит от окружающей жизни. Хоть бы кто-нибудь наверху прокукарекал что-нибудь здравое, мудрое. А пока этого нет, приходится ждать. И бороться, чтобы дождаться. Все борются, и я борюсь, защищаюсь – работой, домом, семьей. А куда деваться? На том стоим…»
Спустя несколько лет после этого Ульянов стал угасать. Причем его накрыла такая волна апатии, что он не хотел ни ходить в театр (некогда великий Театр Вахтангова тогда превратился в заурядный), ни возвращаться домой. Вот как об этом вспоминал С. Марков:
«…Театр Вахтангова, художественным руководителем которого еще был Ульянов, отправился на гастроли в Швейцарию. Гастроли проходили с успехом. В Женеве отмечали всей труппой день рождения Михаила Александровича, организовали в отеле мини-капустник, смеялись, пели, говорили много добрых слов про него. Никто не заметил, как он выпил: сначала немного, потом постепенно разошелся. Выпил еще… И пропал. Хватились его не сразу, сильно за полночь. Естественно, обеспокоились: Михаил Александрович был уже очень болен. Бросились на поиски, но ни в одном из номеров, которые занимали актеры театра, ни в фойе, ни в ресторане его не оказалось. Хотели уже заявлять в полицию. Но Галина Коновалова, «знавшая Мишу столько, сколько не живут», предложила с полицией не торопиться и сама отправилась на поиски по ночной Женеве, руководствуясь исключительно интуицией. И нашла – бог знает где, в какой-то темной грязной забегаловке, мрачного и пьяного.
– Выпьешь со мной? – предложил он, наливая Коноваловой коньяку. – Галя, Галя… Один я, понимаешь? Совсем один…
– Да как же один, Миша, тебя знает и души в тебе не чает вся страна, Алла, Лена, Лиза!..
– Нет, ничего ты не знаешь и не понимаешь, Галя… Один я. Один… Давай с тобой выпьем! Грустно мне… Как же мне грустно и тяжело, что вот все… кончается…
– Пошли домой, Миша!
– А где мой дом?! И кто ждет меня, кому я нужен?
Наутро, проспавшись, за завтраком промолвил в ужасе: «Не говори Алле, узнает – убьет…»
Когда ему сделали операцию (не по основной болезни, к ней прибавились «прочие болячки»), Михаил Александрович впал в беспамятство. Никого не узнавал, отмахивался, говоря, что на него черти из телевизора лезут. Алла Петровна надела ему на шею крестик. И попросила привести священника. Едва тот появился в палате, Ульянов пришел в себя и сказал, показывая крестик: «А я ношу уже»…»
Именно тогда, когда Ульянов слег в больницу, он стал прадедушкой: внучка Лиза родила на свет двойню – Игоря и Настю. Актеру сообщили об этом, но реагировать он уже не мог, поскольку, помимо отказавших почек и печени, у него началось двухстороннее воспаление легких.
Вспоминает Г. Коновалова: «А потом Миша заболел, и это было для меня странно, дико, непонятно. Я воспринимала его сибиряком с медвежьим здоровьем, который в Крыму всегда носился на водных лыжах, крутил педали катамаранов. Крепкий, сильный мужик! Да что там говорить, мы все привыкли к тому, что наш Ульянов – это громадный творческий потенциал и сильная мужественная внешность, маршал Жуков во плоти! О том, что душа у Миши нежная, ранимая, будто не в то тело попала, догадывались разве что близкие.
Когда болезнь его стала очевидна, так как периодически Ульянов уже с трудом передвигал ноги, Алла уговаривала мужа не ходить больше в театр. «А что мне останется? Сидеть дома и смотреть, как ты консервируешь?» – вздыхал он и все равно продолжал ходить на работу.
Алла, эта наша «Хиросима», в один момент переменилась. Начала с ним возиться, как с младенцем. Когда ноги все-таки отказали, помогала заново учиться ходить – сначала два шага в день, потом пять… Готовила диетическое. Было даже занятно – абсолютно железная леди вдруг превратилась в Мишин костыль, ее собственная личность будто растворилась. Казалось, они окончательно стали чем-то единым.
Когда Миша издал книгу «Мне 80 лет», мне не очень понравилось название, потому что 80 ему к тому времени еще не исполнилось. В общем, как чувствовала недоброе. И вот позвонил директор театра: «Михаил Александрович умер» (это случилось 26 марта 2007 года. – Ф. Р.). «Алла знает?» – только и смогла выдавить из себя я. Услышав отрицательный ответ, помчалась к ней. Приехала, когда еще даже Лены не было. Подруга моя молчала и странно всплескивала руками, как-то по-детски, беззащитно…