Самые новые приключения Лисенка
Шрифт:
— Они вернутся.
— Но когда? Теперь они могут устроить мне большие не приятности.
— Они всегда возвращались.
— Тогда почему же они убегают, если затем возвращаются?
— Уж такие мы, Чими. Испугаемся и убегаем, а потом поразмыслим и возвращаемся.
— Вот потому меня и ждут огромные неприятности.
— Ничего! Ты молодец, Чими! — Домби хлопнул его по плечу.
— Не ударяй так — больно!.. Почему же они убежали?
— Потому что, как мне кажется, Чими, это было самое страшное наше приключение. С нереальным существом. Даже Лисенок и тот потерял от страха
Чими замахал перед собой покрывалом. Ему было жарко, он устал от напряжения, но до смерти хотел устроить еще какую-нибудь невероятную пакость.
— Они что-то задерживаются, — заметил Чими. — Но мы будем их ждать хоть до самого утра.
В это утро Мокси ненавидел все на свете. Ему были противны трава и деревья, птички и их пенье, роса и солнце, даже солнечное тепло. Хоть он и ненавидел их, но втайне радовался, что видит все это на своем месте, что вот сейчас он встанет и попасется хорошенько на лугу после бессонной ночи. Воспоминания об этой ночи нахлынули на него, но ослик их всячески отгонял, — ему не хотелось вспоминать о том, что произошло, однако сознание того, что он первый из ослов, которому удалось увидеть привидение, не только наполняло его гордостью, но и вызывало отвращение. Да, Мокси испытывал отвращение при мысли, что он — приятель Димби и Домби, но он презирал себя и за то, что дружит с тем, чье имя и упоминать не стоит, с тем, кто хочет все потрогать, увидеть своими глазами, услышать своими ушами, понюхать своим носом. Что же, если так пойдет дальше, этот бездельник в один прекрасный день захочет увидеть, что есть в его собственном сердце.
Но сейчас вопрос в том, как мне встать. А что, если я начну приподыматься, и вдруг снова увижу это?.. Если бы я не был так голоден, то и не подумал бы вставать. Но ничего не поделаешь, раз желудок мой — это первое, что во мне с утра сталкивается с солнцем. Мой желудок — это округлый холм, он — моя сущность, моя индивидуальность.
Но тут на поляне появился Димби. Он подошел поближе и сел в сторонке. В руке у него было надкусанное яблоко. Увидев Димби, Мокси опустил голову и забыл, что надо вставать.
— Ненавижу тебя! — прошептал Димби.
— А я тебя.
— Презираю тебя!.. И Домби! А о том и говорить нечего.
— А ты мне отвратителен, ненавижу тебя и презираю! И Домби! И того! Видеть вас не хочу! Ни сегодня, ни завтра, ни до конца своей жизни.
— Да? Но я тебя все равно ненавижу больше!
— И это ты мне будешь говорить, кто кого ненавидит больше?!
— Да, я. И все-таки я ненавижу тебя сильнее.
— Знаешь, если б у меня не было кое-каких соображений, то я сразу же прогнал бы тебя со своей поляны!.. Что у тебя в руке?
— Если бы я не так ненавидел тебя, то сразу спросил бы, что же это за соображения. Но я не спрошу, потому что ненавижу, презираю тебя… Яблоко.
— А если я скажу тебе, какие у меня соображения, то чтобы ты не думал, будто они другого характера. Так вот я не прогоняю тебя потому, что если придет тот — а я с ним и разговаривать не желаю, — то ты ему скажешь, чтобы он убирался прочь и больше сюда не показывался… И брось это яблоко в направлении моего взгляда. Да и всегда клади его в направлении моего взгляда.
Мокси понял, что больше не в силах лежать — ему ужасно хотелось есть. Да и если он будет медлить — роса вся испарится, а утренняя трава без росы всегда казалась ему сухой соломой.
— Димби, что за слово сказал тот?
— Килигариконди.
— Всю ночь ломал себе голову и никак не мог его вспомнить, — пояснил Мокси, пощипывая траву.
— Я тоже все время думаю о нем, — признался Димби. — А он — ну, кого мы называем тот — умеет вбить нам что-то в голову! Вот и думаю все об этом слове. Увидишь, сам — оно в конце концов окажется очень важным.
— И что же оно значит? — спросил, продолжая пастись, Мокси.
— Он же сказал, что хочет придумать для него подходящее значение.
— А ты все еще держишь яблоко, — заметил Мокси, пощипывая траву.
— Да.
— Не уходи.
— Знаю. Подожду, чтобы сказать тому от твоего имени все, что ты хочешь ему сообщить.
— Где ты взял это яблоко? — спросил Мокси, продолжая пастись.
— Раз ты не хочешь с ним говорить, обо всем скажу от твоего имени я.
— Удается же некоторым постоянно доставать себе где-то яблоки и лакомиться ими, — заметил Мокси, продолжая пастись.
— Если хочешь, — возьми его, — предложил Димби.
— Раз ты сердишься и настаиваешь, я возьму его, — сказал Мокси и перестал щипать траву. — Иначе не взял бы ни за что на свете… А вот Домби меня удивил.
— Оставь, Домби оказался героем. Просто невероятно, но факт.
— А, по-моему, после того, как Лисенок вчера вечером струсил, Домби автоматически превратился…
— Во что превратился?
— Мне неловко это говорить, чтобы ты не подумал, будто я устраиваю заговор.
— Понимаю, понимаю.
— Что понимаешь?
— Домби автоматически превратился в нашего вожака…
— Не знаю, не знаю. Это сказал ты.
— Давно я не видел Лисенка таким испуганным… Теперь будь осторожней — идет Домби.
— Не знаю. Я сержусь на всех вас.
— И я.
Домби подошел к ним и сел в сторонке. Мокси проглотил яблоко и снова принялся пастись на полянке. Димби сорвал травинку, смял ее и стал глядеть на лес, как будто там происходило что-то очень интересное. Домби уставился в землю. Прошла минута. Не поднимая головы, Домби сказал:
— Ну, и трусливы же вы! Испугались, убежали все, оста вили меня одного.
Мокси и Димби промолчали.
Потом, после долгой паузы, раздался голос Мокси:
— Как видишь, я пасусь и не обращаю на тебя внимания. Снова молчание, еще более долгое.
— А я сержусь на всех вас — куда-то убежали и оставили меня одного.
Снова молчание, еще гораздо более долгое. Потом раздался голос Димби:
— Как видишь, с тобой никто не разговаривает.
— И ты автоматически должен замолчать! — настойчиво добавил Мокси.