Самые таинственные и невероятные истории (сборник)
Шрифт:
Талькав и Гленарван выбежали из рамады. На равнине уже снова водворилась тишина; лишь вдали среди ночного мрака смутно ускользала какая-то волнообразная линия.
Подавленный, ломая в отчаянии руки, Гленарван упал на землю. Он поднял глаза на Талькава. Тот улыбался со свойственным ему спокойствием.
— Таука — хорошая лошадь! Храбрый мальчик! Спасется… — повторял патагонец, подкрепляя слова кивками головы.
— А если он упадет? — сказал Гленарван.
— Не упадет!
Несмотря на эту уверенность Талькава, несчастный Гленарван провел ночь в страшной тревоге. Он даже не думал о том, что с исчезновением стаи волков для него исчезла
В четыре часа утра стала заниматься заря. Сгустившийся у горизонта туман вскоре окрасился бледным золотом.
Прозрачная роса пала на равнину, и утренний ветерок закачал ее высокие травы. Пришло время отправляться.
— В дорогу! — сказал индеец.
Гленарван молча вскочил на лошадь Роберта. Вскоре наши два всадника неслись галопом к западу, придерживаясь прямой линии, от которой не должен был отклоняться и второй отряд.
В течение часа они мчались с бешеной быстротой, ища глазами Роберта и на каждом шагу боясь увидеть его окровавленный труп. Гленарван немилосердно всаживал шпоры в бока своей лошади. Вдруг послышались ружейные выстрелы, раздававшиеся через определенные промежутки времени, как это обыкновенно делается при сигнализации.
— Это они! — воскликнул Гленарван.
Оба всадника еще быстрее погнали своих лошадей. Несколько минут спустя они соединились с отрядом Паганеля. У Гленарвана вырвался крик: Роберт был здесь, живой и невредимый, верхом на великолепной Тауке! Лошадь радостно заржала, завидев своего хозяина.
— Ах, мальчик мой, мальчик! — с невыразимой нежностью воскликнул Гленарван.
И они с Робертом, соскочив с лошадей, бросились на шею друг другу.
Затем наступила очередь индейца прижать к своей груди мужественного сына капитана Гранта.
— Он жив! Он жив! — восклицал Гленарван.
— Да, — ответил Роберт: — благодаря Тауке!
Но еще до того, как индеец услышал эти полные признательности слова, он уже начал благодарить своего коня: говорил с ним, целовал его, словно в жилах этого благородного животного текла человеческая кровь.
Затем Талькав повернулся к Паганелю.
— Храбрец! — сказал он, указывая на Роберта. И, пользуясь индейской метафорой для выражения отваги, добавил: — Шпоры его не дрогнули.
— Скажи, дитя мое, почему ты не дал ни мне, ни Талькаву сделать эту последнюю попытку спасти тебя? — спросил Гленарван, обнимая Роберта.
— Сэр, — ответил мальчик, и в голосе его звучала горячая благодарность, — разве не моя была очередь пожертвовать собой? Талькав уже раз спас мне жизнь, а вы спасете жизнь моего отца!
Глава XX
Аргентинские равнины
Как ни радостна была встреча, но после первых же излияний все бывшие в отряде Паганеля, за исключением, быть может, одного майора Мак-Наббса, почувствовали, что они умирают от жажды. К счастью, Гуамини протекала невдалеке, и путешественники немедленно двинулись в дальнейший путь. В семь часов утра маленький отряд достиг загона. При виде нагроможденных у входа волчьих трупов легко можно было себе представить, как яростно нападал враг и с какой энергией оборонялись осажденные.
Путешественники, с лихвой утолили свою
— Есть такие вкусные вещи в умеренном количестве было бы неблагодарностью по отношению к провидению, — заявил Паганель. — Долой умеренность!
И географ действительно объелся, отбросив всякую умеренность, но его здоровье не потерпело от этого никакого ущерба благодаря воде Гуамини: по мнению ученого, она обладала свойствами, способствующими пищеварению.
В десять часов утра Гленарван, не желая повторять ошибку Ганнибала, чрезмерно задержавшегося в Капуе, подал сигнал к отправлению. Бурдюки были наполнены водой, и отряд пустился в путь. Освеженные и сытые лошади охотно мчались вперед и почти все время неслись легким галопом. Местность становилась более влажной, а потому и более плодородной, но оставалась такой же пустынной.
2 и 3 ноября прошли без всяких приключений, и вечером второго дня наши путешественники, уже привыкшие к длинным переходам, сделали привал на границе между пампасами и провинцией Буэнос-Айрес. Отряд покинул бухту Талькагуано 14 октября. Значит, он совершил в двадцать два дня переход в четыреста пятьдесят миль; иными словами, им были преодолены уже две трети пути.
На следующее утро путешественники перешли условную границу, отделявшую аргентинские равнины от пампасов. Здесь Талькав надеялся встретить тех кациков, в руках которых — он был уверен — находятся Гарри Грант и два его товарища по плену.
Из четырнадцати провинций, составляющих Аргентинскую республику, провинция Буэнос-Айрес самая обширная и самая населенная. На юге между 64° и 65° она граничит с индейской территорией. Почва этой провинции удивительно плодородна, а климат необыкновенно здоровый. Она представляет собой простирающуюся до подножия гор Тандиль и Тапальквем почти идеально гладкую равнину, покрытую злаками и бобовыми кустарниковыми растениями.
Покинув берега Гуамини, наши путешественники, к своему немалому удовольствию, заметили, что температура становится все умереннее; в среднем было не более семнадцати градусов по Цельсию. Причиной этого понижения температуры были сильные холодные ветры, не перестававшие дуть из Патагонии. И животные и люди, столько претерпевшие от засухи и зноя, теперь не имели ни малейшего повода жаловаться. Путешественники ехали бодро и уверенно. Но, вопреки ожиданиям Талькава, край казался совершенно необитаемым, или, вернее сказать, обезлюдевшим.
Та линия к востоку вдоль тридцать седьмой параллели, по которой двигался отряд, часто проходила мимо небольших озер то с пресной, то с солоноватой водой или пересекала эти озера. У воды порхали под сенью кустов проворные корольки и пели веселые жаворонки; тут же мелькали тангары — соперники колибри по разноцветному блестящему оперению. Все эти красивые птицы весело хлопали крыльями, не обращая внимания на скворцов с их красными погонами и красной грудью, расхаживавших по откосам дороги, точно солдаты на военном параде. На колючих кустах раскачивались, как гамак креолки, подвижные гнезда птиц, носящих название «аннубис», а по берегам озер, распуская по ветру огнецветные крылья, бродили целыми стаями великолепные фламинго. Здесь же виднелись их гнезда, тысячами расположенные близко друг от друга, имевшие форму усеченного конуса примерно в фут вышиной и образовавшие что-то похожее на городок.