Самый бешеный роман
Шрифт:
Этот роман совершенно не должен быть похожим на все предыдущие. Идею мне подкинул Женька. Однажды он сказал мне:
– Вечно ты пишешь про женскую любовь! А ты возьми и напиши про такого же забитого типа, как я.
– Не поняла, я что, должна написать о любви мужчины к мужчине?
– Не вижу в этом ничего предосудительного, хотя если это тебя так смущает, можешь написать от лица мужчины про его любовь к женщине.
Эта идея показалась мне интересной – по крайней мере, необычной. Ну сколько можно писать о разбитых девичьих сердцах и о неизвестно откуда
Я придумала сюжет довольно быстро. Прототипом главного героя был мой друг Женька, а работал он аптекарем, как Икки. Мне показалось, это идеальный прием для изображения закомплексованного, робкого юноши. Во всяком случае, этой «чистенькой, женской» профессией и объясняется ненависть главного героя к женщинам и его нерешительность перед незнакомкой бальзаковского возраста.
Когда Икки училась в фармацевтическом техникуме, в ее группе учились два мальчика. Они держались всегда вместе, несмотря на то что между ними не было ничего общего. Один – тупой, толстый двоечник с вечно красной физиономией, другой – хитрый, маленький, умный и худой. Для каждого из них было трагедией, если другой заболевал.
Девчонки настолько привыкли к ним, что вскоре вовсе перестали их замечать, примеряя кофточки, юбки и лифчики в присутствии мальчишек, а когда было нечего делать, будущие аптекарши от души издевались над своими коллегами-аптекарями. После подобного трехгодичного общения с «девочками», вероятно, у этих юношей был надолго отбит какой-либо интерес к прекрасному полу.
Мой герой переполнен неистовой ненавистью ко всем подряд женщинам, иногда пользуется услугами девушек легкого поведения – и вдруг случайно видит женщину за столиком летнего кафе и тут же влюбляется в нее. Это как наваждение.
Героиня же в два раза старше влюбленного, одержимого юноши, у нее дочь старше него, ну и так далее.
В конце концов (ближе к середине романа) он все-таки овладевает ею, но финал трагичный: аптекарь убивает возлюбленную из ревности. Убивает красиво, в кровати, ножом, едва только первые лучи солнца озарят спящую землю. Надеюсь, не будет повести печальнее на свете, чем повесть об убийстве на рассвете…
Но время! Время! Оно неумолимо! Пора одеваться и дуть к Икки в аптеку. Мы вчера договорились, что я зайду за ней в четыре, чтобы выцарапать из лап женщины с монголоидной физиономией и черными злыми глазами, девизом которой было модное недавно словечко: «Легко!»
Я с удовольствием выключила компьютер и посмотрела на себя в зеркало. Кошмар! Голову нужно немедленно мыть. Черт! Мой ноготь! Мой бедный ноготок сломался от усердной работы на клавиатуре, значит, нужно еще успеть сделать маникюр!
Что там у нас на улице? Я высунула нос в форточку – холодно. В чем идти? Колготки! Где мои новые колготы?! Перерыла все ящики – нигде нет.
Боже мой! За что браться? Ничего не успеваю! Икки загрызет меня, если я опоздаю, – не очень-то приятно стоять за прилавком лишнее время.
Надо сосредоточиться, иначе я вообще сегодня не выйду из дома! Вымыть голову, найти колготы, сделать маникюр. Накраситься, одеться. Или наоборот. Как
15.30 – голову вымыла, колготки не нашла, сушу ногти. Ну почему? Почему у меня всегда одна и та же реакция организма на лак для ногтей – стоит мне наложить второй слой, как срабатывает диуретический эффект, будто я напилась мочегонных таблеток. Снимаю штаны и смазываю о них весь лак! Так было всегда, так получилось и сейчас.
15.50. Катастрофа! В доме воняет ацетоном (лак пришлось стереть), колготы не нашла, волосы недосушила. В лихорадке натягиваю джинсы, свитер, пиджак и в мыле вылетаю на улицу. Прохожие смотрят на меня как-то подозрительно. Я, наверное, похожа на чучело. Или мне просто показалось, что на меня подозрительно смотрят? Может, наоборот, окружающие любуются мною?
Неожиданно замечаю на светлом бежевом свитере на самой груди огромное фиолетовое пятно. Откуда оно могло тут взяться? Вспомнила – я поставила его месяц назад, когда ела вишню, увлеченно читая один из детективов великого Кронского.
У меня только одно желание – вернуться домой и переодеться, но время поджимает. Я иду по улице так, будто страдаю дрожательным параличом, пытаясь спрятать фиолетовое пятно под пиджаком.
Опять я буду выглядеть как идиотка – лохматая, со следами лака на ногтях и с фиолетовым пятном на самой груди, в то время как Пульхерия приедет расфуфыренная, накрашенная, безукоризненная. Анжелка скромно («по-адвентистски» или «по-православному» – теперь не понять) одетая. Икки тоже всегда тщательно одевается перед тем, как выйти на улицу. А меня как будто на время выпустили погулять из того самого интерната, в котором моя бабушка проработала сорок три года. В прошлый раз, например, я нацепила разные туфли и заметила это только в метро – возвращаться домой, как всегда, было уже поздно, и я весь вечер наступала себе на ноги, чтобы не слишком была видна разница – благо туфли были одного цвета.
В 16.15 я миновала вывеску «Лекарь Атлетов» и как ошалелая влетела в аптеку. У Иккиной кассы было полно народу. Я попыталась пробраться к ней поближе, но очередь взбунтовалась:
– Умная какая, все стоят спокойно, а она лезет!
– Я вообще инвалид первой группы! – воскликнул здоровенный старик с тростью, которую он, наверное, всегда таскал с собой в подтверждение своей инвалидности.
Нет, черт возьми! Не в подтверждение инвалидности! Он просто избивал этой дубинкой народ! Я поняла это минуту спустя, когда «инвалид» сначала нащупал дубинкой мою ногу, а потом со всей своей «инвалидной» силой отдавил мне все пальцы.
– Вы что, с ума, что ли, сошли?! – от боли заорала я.
– Молодая, а никакого уважения к старикам! – воскликнула толстая тетка с болонкой на руках.
– Да он мне ногу своим костылем отдавил! – возмутилась я, пытаясь восстановить справедливость.
В самом начале очереди назревал скандал по другому поводу:
– Девушка, вы мне сдачу не сдали! Я дала десятку, а нитросорбид стоит пять рублей! Где сдача-то?!
– А эта девица у них все время сдачу не сдает! – откликнулась тетка с болонкой.