Самый бешеный роман

Богданова Анна Владимировна

Что говорилось на том конце провода – об этом остается только догадываться.

Дуся часто прогуливала работу из-за бурных объяснений с «любимым» и, как правило, на следующий день приходила с фингалом под глазом и снова принималась ему названивать. Обычно после подобных разборок с «котиком» Дуся буквально утопала в словах любви, трепетно сжимая телефонную трубку.

– Иди! Иди! Клавдия Михайловна и товар разберет, и в отделе постоит, и вообще, отчего бы Клавдии Михайловне не заночевать в аптеке?! Легко! – воскликнула заведующая и тут, вдруг обратив

на меня внимание, любезно спросила: – Девушка, вы что-то хотели?

И я увидела прямо перед собой монголоидную физиономию с черными злыми глазами, которые изо всех сил пытались мне улыбнуться.

– Нет-нет, я просто смотрю, – ответила я и тут же уткнулась в витрину, делая вид, что увлеченно ее разглядываю. Только через минуту я вдруг заметила, что стою у полки с презервативами. Наверное, со стороны я выглядела маньячкой – кто ж еще может с таким интересом разглядывать резиновое изделие № 2?! Однако каких тут только не было! И ребристые, и супертонкие, и с шипами, и с усиками! Да, наша медицина или резиновая промышленность (точно не знаю) продвинулась далеко вперед. Помню, когда Икки лет 11 назад перешла работать в неотапливаемую аптеку на Сретенке, она первые две недели не понимала, чего от нее требуют некоторые покупатели – особенно представители сильного пола не могли произнести это слово. Казалось, стоит им только сказать «презерватив», как их моментально разобьет паралич. Они заменяли его самыми разными синонимами. Например:

– Против детей.

– Кто против детей? – поначалу непонимающе и одновременно возмущенно вопрошала Икки.

Или:

– Ленточку.

– Галантерея за углом, – поясняла моя подруга.

Еще их называли резинками, предохранителями, изделием №2, но только не презервативами. Да это и понятно, ведь тогда еще, кажется, у нас в стране не было секса.

Наконец Икки вылетела из отдела в торговый зал. В очереди, которую должна была быстро обслужить Кургузая, не наблюдалось никаких изменений.

– Пошли скорее, – крикнула мне Икки.

– Да они, оказывается, вместе! – воскликнула толстая тетка с болонкой на руках. И вдруг все они – и инвалид первой группы с дубинкой, и «баскетболистка» в красном берете, и пухлый мужик в кепке – обернулись, как один, и зал наполнился возгласами:

– Две хамки!

– Молодые, да ранние!

– Гнать таких!

– Ика, мы тебе сегодняшний день не оплатим! Можешь не рассчитывать! – Это было последнее, что я услышала, потому что мы, как пробки из бутылок с теплым шампанским, выскочили на улицу.

Время было 16.45. Мы катастрофически опаздывали. Икки бежала впереди меня, одеваясь по дороге.

– Наконец-то мы вырвались из этого осиного гнезда, – заметила я и вздохнула полной грудью.

– Спасибо, конечно, что заступилась, но если бы ты пришла вовремя, мне бы удалось безболезненно улизнуть. Эта чертова очередь скопилась за минуту до твоего прихода, а до этого не было ни одного человека.

– Теперь тебя выгонят за скандал?

– Нет, опять, наверное, лишат премии.

– А почему за Дусю не могла

Обезьяна поработать?

– Она уехала с мужем на стрельбище.

КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЕЗЬЯНЫ

Обезьяна – сорокалетняя коллега Икки, худая, как будто всю жизнь провела не за спиной мужа, а в концлагере, подстриженная под «горшок», в очках и неестественно маленького роста. Она не любила работать и могла бы спокойно позволить себе сидеть дома, но не желала. Обезьяна постоянно доказывала себе и мужу, что способна на многое, и наивысшее удовольствие она находила в долгом и подробном объяснении, как применять то или иное лекарство, с чем оно совместимо, а с чем нет. Могла, к примеру, запросто не отпустить какой-нибудь плевый безрецептурный препарат, говоря при этом:

– Нечего заниматься самолечением.

А когда у нее покупали трихопол, Обезьяна всегда говорила одно и то же: что он несовместим с алкоголем.

У Обезьяны была своя клиентура. Бабки из близлежащих домов надо не надо ходили в ее смену и, принимая за врача, раболепно смотрели на нее, угощая залежалыми конфетами. Два или три мужика, помешанных на здоровье… Еще одна сумасшедшая климактерическая женщина всегда заходила к Обезьяне по пути в женскую консультацию и подробно и красочно рассказывала ей, где и что у нее зудит.

Обезьяна чувствовала себя профессором медицины, королевой аптеки, и это ей не могло не нравиться.

Очень было жаль Икки, и у меня в тот день зародилась мысль, как бы помочь своей невезучей, беспомощной подруге. Нужно найти ей другую работу, решила я, но Икки я лишь показала свое пятно от вишни на бежевом свитере, чтобы она не чувствовала себя несчастной в одиночку.

– Застегни пиджак, – посоветовала она, когда мы наконец сели в троллейбус.

– Он не сходится. 46-й размер. Когда я его покупала, думала еще похудеть, но теперь мне кажется, что я стремительно приближаюсь к 48-му. Если быть точной, у меня сейчас полный 47-й.

– Такого размера нет в природе.

– Вот именно.

– Слушай, знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Кого?

– Эту чумичку – Бриджит Джонс. Читала? У нее тоже все наперекосяк.

«Нет, это невозможно! Они точно все сговорились! Кто бы знал, как мне надоела эта Бриджит Джонс!» – возмущалась я в душе, но выражать свое недовольство не стала, а лишь спросила:

– Ты к Пульке-то ездила?

– Да, – упадническим голосом сказала Икки.

– И что? Все в порядке?

– У меня не может быть «все в порядке».

– Иди ты! – поразилась я.

– У меня кандидамикоз.

– Чего-чего? – переспросила я.

– Заболевание, вызванное дрожжеподобными грибами.

– Ничего не понимаю!

– Кандидоз. Вот чем наградил меня этот поганый сантехник!

– Это опасно?

– Неприятно, но не смертельно. Манька, а ты что, вообще ничем таким не болела? Ты что, даже не знаешь, что такое кандидоз?

– Болела. Молочницей, – вспомнила я.

– Тоже мне, болезнь!

– Как Пулька-то поживает?