Самый длинный день в году

Тарханов Влад

Официант принес еще кофе. Господин Гельмут сделал глоток и продолжил:

— Я здесь не для того, чтобы шантажировать вас и склонить к сотрудничеству таким грязным методом. Хотя бы мог. Не верите? Зря! Посмотрите сюда, в эту папочку.

Николаус посмотрел. И тут же побледнел. В папке были два листка, почему-то оба с бурыми пятнами, похожими на пятна крови. Он хорошо знал оба листка. И теперь понимал, что у него остался один выход: застрелиться.

Лето под Липецком короткое, но жаркое. Немецкие курсанты чувствовали себя в Липецке более чем вольготно. Тогда, в конце двадцатых, кто-то из руководителей и инструкторов регулярно выбирался на охоту, курсанты обожали прогулки на природу, а в жару отдых у реки были для немецких ребят вполне обыденным времяпровождением. Вольготно? Очень вольготно проводили ребята время у реки, с девочками, причем многие девочки находились в компании с немецкими камрадами нагишом. По этим голодным временам девушки (и несовершеннолетние девочки в том числе) были недорогими и весьма доступными.

Кстати, многие курсанты женились на русских фрау и проживали потом в городе Липецке на съемных квартирах, откуда на аэродром их привозили машинами. Дисциплина у будущих летчиков была ни шатко, ни валко, отклонения от маршрутов — обычным делом, особенно при полетах без инструкторов. 29 августа от маршрута отклонился и молодой Николаус, надо отдать должное — не из стремления похулиганить, а потому что заблудился. Это был его второй вылет в самостоятельный полет на истребителе Арадо SD I, увлекся, у этой машинки скорость была намного больше учебных Альбатросов, вот так и получилось. Приземлился на лугу недалеко от какой-то деревушки. Место живописное: луг, березовые рощи, речка совсем рядом, вон, блестит на ярком солнце, слепит. Решил пойти в село, а вдруг оттуда можно будет дать знать о себе, по инструкции, после такого вынужденного приземления надо было дождаться техников. Этот истребитель был один на всю школу, так что инструктор ему все мозги выел своими инструкциями. Ну да, орднунг! Зачем она ему так откровенно улыбалась? И не выглядела она на свои тринадцать лет. Вполне сформировавшаяся зрелая девица! Крупная, сбитая, пахнущая молоком и травами. А тут папаша! А с ним милиционер еще нарисовался. И не было у него при себе денег этих советских, как назло, оставил в казарме. Не смог откупиться. А всего через час говорил уже с немолодым сотрудником ОГПУ. И тот провел вербовку молодого немецкого военлета быстро, качественно и непринужденно. Так появилась расписка на немецком о согласии сотрудничать. А еще через час Николас встречал техничку на берегу реки, чуть поодаль от самолета. Двое суток потомок померанских аристократов мучился, хотел доложить о случившемся Шару, понимал, что это поставит крест на его военной карьере, и позора не оберешься, но тут в его руки попалась газета, в которой был напечатано про разгром банды в окрестностях Липецка, и гибель двух сотрудников ОГПУ, которые были награждены посмертно. С газетной страницы на Николаса смотрел тот самый сотрудник, немолодой мужчина, который его завербовал. И курсант фон Белов принял решение молчать. Поскольку был шанс, что о его вербовке документы потерялись или уничтожены во время боя, мало ли что могло произойти. Успокоился — никто его не трогал, о расписке не напоминал, решил, что все в порядке, а тут так получилось, что всплыли бумажки, всплыли! Теперь только пулю в лоб! Это надежнее, чем в сердце. Кажется, проще всего упереть ствол в подбородок, чтобы пуля вынесла мозг…

Николас не знал, что материалы о его вербовке действительно были затеряны в архивах Воронежского ОГПУ. Так получилось, что документы, залитые кровью, которые были у Николая Артемовича Статного, никто особо не изучал, решили, что они относятся к делу банды Кривого, которую Статный и разрабатывал, а раз банду ликвидировали под ноль, то и эти две бумажки сдали в архив, не разбираясь в них. В две тысячи восьмом году на эти бумажки наткнулся историк, занимавшийся исследованием работы ГПУ НКВД — ОГПУ двадцатых-тридцатых годов, что его потянуло к папке с рядовой историей ликвидации обычной банды, не знаю, но когда прекрасно владевший тремя европейскими языками историк понял, что он нашел! А еще он сотрудничал с одной интересной организацией, которая очень хорошо платила за такие вот неожиданные находки, намного больше, чем какой-то журнал мог бы заплатить за статью, а даже если написать про это книгу, так издадут или нет — тот еще вопрос, а деньги уже на руках!

Когда в октябре 1940 года по просьбе Виноградова в кабинет Лаврентия Павловича Берия привезли папку под указанным номером из Воронежского архива, а Алексей Иванович попросил просмотреть документы под следующими инвентарными номерами, то вид всесильного наркома, понявшего, что он держит в руках сильно Виноградова порадовал.

— Это тот самый фон Белов, который… — спросил дрожащим голосом нарком.

— Тот самый. — подтвердил начальник Разведупра.

Так началась сверхсекретная операция, для проведения которой вынужден были привлечь несколько агентов такого глубокого залегания, которые уже и не верили, что их когда-нибудь побеспокоят. Но игра могла стоить не только свечей, но и подсвечников!

Гельмут решил не делать паузу слишком долгой:

— Вы пока обдумываете варианты самоубийства, можете меня все-таки выслушать? Я бы не хотел останавливать нашу беседу на такой дурацкой ноте.

Николас посмотрел на собеседника взглядом самоубийцы, который уже все решил и даже выкурил последнюю сигарету, и выбрал молчание.

— Во-первых, мне не интересна ваша смерть. Как и не интересна ваша вербовка в качестве шпиона. Это глупо и непрофессионально с моей стороны. Это оригиналы. Оставьте папку себе. И уничтожьте их. Лично.

— У вас могут остаться фотокопии. — голос адъютанта Гитлера был по-прежнему мертвецки холоден.

— Фотокопии без оригинала могут быть результатом фотомонтажа. Это неприятно, но не смертельно. Кроме того, я не собираюсь вас шантажировать, заставлять что-то подписывать и так далее. Сначала я бы хотел вам объяснить, что Германия уже эту войну проиграла. Вы мне не верите? Хотите, я продиктую вам Директиву № 21 от 19 декабря 1940 года[2], могу полностью, могу местами. Мы знаем и направления ударов, и силы, которые Вермахт подготовил для вторжения, и возможные действия ваших союзников. Я могу перечислить вам и основные мероприятия «Оуфбау Ост», и положения плана «Ольденбург», хотите, куски плана «Ост»? Это займет много времени, но, чтобы вы мне поверили, я могу начать это скучное и утомительное дело.

— Ну почему же, я вам верю. Я теперь не пойму, что вы хотите. Я не верю, что вы пришли заниматься благотворительностью и просто очень любите офицера Люфтваффе фон Белова.

Голос Николаса был уже не таким безжизненным. Это было важно. Лед тронулся!

— Ну что вы, вы нам симпатичны, не скрою, но на самом деле мы говорим о будущем Германии. Будущем без Гитлера и нацизма, как идеологии. Когда мы войдем в Берлин, а у нас есть опыт в этом деле, вы же в курсе, так вот, когда мы снова войдем в Берлин, а Германия капитулирует, мы заинтересованы в том, чтобы не было Версаля-2. Должен быть установлен справедливый мир, который гарантирует невозможность еще одной мировой войны. Не скрою, на островах и за океаном единственный вариант — это раздел Германии на оккупационные зоны и марионеточные государства. Наша страна считает необходимость сохранения Германии как единого государства. А вот виновные в военных преступлениях будут наказаны. Жестоко наказаны. Вы слышали о Ленинградском процессе?

— Это над каким-то финским полковником?

— Да! Изучите его. Примерно так будут судить верхушку Рейха.

— Хм… а я тут при чем? — так, захвачена наживка!

— Я знаю, что вы ведете дневник, где подробно описываете то, что происходит в стране, я даже знаю, что вы передаете листки жене, а она их прячет и должна уничтожить при малейшей угрозе. Это так?

— Да… И что?

— Продолжайте вести его. Он очень пригодится НАМ, когда МЫ будем судить верхушку ВАШЕЙ страны.

— И все? И что я получу взамен?

— Гарантии безопасности для вас и вашей семьи. Достойное место в послевоенной Германии. Вы поймите, нам не надо, чтобы вы передавали нам секретную информацию, или как-то пытались влиять на шефа, отнюдь. Вы будете лояльным нам агентом влияния потом, в послевоенное время.

— Вы так уверены в своей победе…

— Вы скоро убедитесь, что это так. Не смотря на чрезвычайные меры, которые вы собираетесь проводить, вам не сломить наш народ и нашу армию. Какие меры я имею ввиду? Например, приказ фон Браухича от 1 мая сего года «Порядок использования полиции безопасности и СД в соединениях сухопутных войск»[3]. Кстати, мы знаем и о приказе Кейтеля, который только готовится, о особой подсудности в районе операции «Барбаросса»[4]. Он появится в ближайшее время, думаю, сегодня-завтра. Логично предположить, что будет и отдельный приказ об уничтожении комиссаров[5]. Мы готовы к борьбе! Учтите это! Кроме того, наше сотрудничество обременительным для вас не будет. Если мы проиграем, никто о нашем разговоре никогда не узнает. Продолжайте служить. Забудьте об этом. А если мы победим, этот наш разговор может спасти жизнь вам и вашей семье. Подумайте об этом…

— Гельмут, или как вас там…

— Гельмут.

— Хорошо, Гельмут. Я не верю вам. Вы просто так отдадите мне папку и уйдете. Не верю!

— И правильно сделаете! Папку я вам отдаю и гарантирую, что с этих документов копий нет (почти не соврал — отдавал хорошо изготовленные копии, оригиналы остались в Москве, там дураков нет). Одну просьбу я все-таки вам озвучу. Подчёркиваю: вы можете её не исполнять. Но… нам было бы важно знать одну дату: когда будет подписан приказ. Мы рассчитываем на июнь месяц. Тем не менее. Подтверждение для нас будет важно получить.

— Ну вот, просьба последует за просьбой… — ну, теперь чуть-чуть додавить.

— Вы можете ничего не делать. Мы узнаем об этом все равно, может не так оперативно, но все-таки узнаем. Это что-то вроде вашего согласия сотрудничать. Конечно, вот тут записан мой адрес. Я уеду через три дня. Если за мной не будут следить, значит вы согласны на сотрудничество. Будет от вас нужный нам сигнал или нет — решать вам самим. Давить на вас не буду. На обратной стороне — визитка с телефоном. Это веселое заведение, представитесь как Николя, спросите, или можно заказать Барби. Вам ответят, что она не работает больше месяца. Вот и всё. И после этого звонка ваша семья гарантированно находится в безопасности. А если захотите начать работать более тесно, вот еще одна визитка, это ювелир. Попросите его оценить ваш фамильный перстень, вот этот, с черным камнем. Неужели черный бриллиант? Ну, неважно. Мы будем знать про ваше пожелание, и к вам выйдет на связь человек. Опять же, нам достаточно от вас одного сигнала. Мы не хотим рисковать вами, агенты чаще всего проваливаются при контактах и передаче информации. Перед взятием Берлина, за несколько месяцев, вы получите пароль для опознания нашими сотрудниками. Вот и всё. Все решения за вами. Знаете, наш руководитель как-то сказал: Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. И еще. Не бойтесь: в этом кафе нет подслушивающих устройств. Мы к этой встрече готовились долго и тщательно. А сейчас вы можете опоздать встретить супругу. Разрешите откланяться.