Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Шрифт:
Французский биограф Эдуарда VII, Филипп Жулиан, среди работ которого и альбом фотографий ню XIX века, представляет сугубо французский взгляд на внезапное сексуальное пробуждение Берти. В Париже, пишет Жулиан, юный принц «впервые вдохнул odor difemina [62] . и по его следу он будет идти до конца своей жизни. Благоухающие красавицы не только целовали его (в конце концов, он был еще ребенок), но и делали перед ним реверанс, и, когда подавались вперед, их d'ecollet'e [63] обнажали прелести, которые были завуалированы в Виндзоре».
62
Запах женщины (лат.). – Примеч. пер.
63
Декольте (фр.). – Примеч. пер.
Откровенничая в своем дневнике, Виктория и сама невольно отметила этот романтический флер, который сопровождал Берти в его первой поездке в Париж: «Красота французской столицы, живость французского народа, bonhomie [64] французского императора, элегантность французской императрицы произвели неизгладимое впечатление на его [Берти] жаждущую удовольствий натуру».
Конечно, королева еще не догадывалась, какого рода удовольствий жаждет ее сын и насколько сильно разыграется его аппетит в очень скором времени…
64
Добродушие (фр.). – Примеч. пер.
Глава 2
С королевской невинностью обходятся не по-королевски
Женщины, которых он целовал мальчиком, теперь были готовы отдаться ему, молодому мужчине.
До сих пор Берти видел шампанское только пузырящимся в чужих бокалах и наблюдал со стороны, как оно ударяет в голову. Сам он еще, можно сказать, и пробки не нюхал. И долгое время после семейной поездки в Париж не было и намека на то, что Берти может вернуться во Францию, чтобы еще раз вкусить земных удовольствий, доступных только там. Если не считать короткой вылазки вместе с родителями в августе 1858 года для встречи с Наполеоном и Евгенией в Шербуре, деликатесы французского императорского двора в британском королевском меню не значились.
Проблема была в политике. Наполеон III, видимо, взял урок у своего воинственного дядюшки и решил, что лучший способ удержать власть – это склонить на свою сторону французских патриотов, докучая соседям. После окончания Крымской войны в 1856 году он начал вмешиваться в итальянские дела, помогая «освобождению» районов страны, оккупированных Австрией, чем вызывал немалое беспокойство Англии и Пруссии, которые опасались общеевропейской войны. И всего через пару лет после разгрома русских в Крыму Наполеон вступил в якобы тайные, но на самом деле с тщательно организованной «утечкой» переговоры с царем о создании восточно-западного альянса, который угрожал разрезать Пруссию, как толстую сосиску, отвалив Франции западный берег Рейна.
Все это огорчало и приводило в ярость Викторию. Она по-прежнему отправляла Наполеону теплые письма от его «преданной сестры», но перед своими министрами и дядей Леопольдом, королем Бельгии, клеймила французов почем зря.
Когда в мае 1860 года Наполеон вторгся в Неаполь, она сокрушалась в письме к Леопольду: «Ни одна страна, ни одно живое существо никогда и не помышляли о том, чтобы беспокоить или атаковать Францию [65] , каждый был бы рад видеть ее процветающей, но она, должно быть, считает своим долгом нарушать покой во всех уголках земного шара и нести зло… и, конечно, когда-нибудь это закончится очередным крестовым походом против первого в мире возмутителя спокойствиях Это чудовищно!»
65
Королева, очевидно, запамятовала по крайней мере о предыдущих пяти столетиях англо-французской истории.
Леопольд предупредил Викторию о французском лицемерии и посоветовал «делать все возможное, чтобы оставаться в хороших личных отношениях с императором», но не забывать о том, что «французы не любят англичан как нацию, хотя могут быть добры к тебе лично».
Одним словом, в течение лет пяти после незабываемых парижских каникул Берти любой его намек родителям на повторный визит, должно быть, встречал гневную отповедь и обвинения в неспособности понять основы мировой политики. В какой-то степени это объясняет, почему Берти так преуспел в дипломатии – после достижения совершеннолетия он задался целью не допустить, чтобы политика вставала между ним и его прогулками по Парижу.
Ну а пока Берти приходилось слушаться маму и папу, и истерики случались все чаще, пока его не сослали в резиденцию Ричмонд-парк вместе с капелланом, преподавателем латыни и тремя молодыми людьми лет двадцати с небольшим (двумя майорами и лордом), чьей коллективной миссией было сформировать его характер. Принц Альберт написал подробную программу, требуя от новых наставников Берти следить за тем, чтобы мальчик воздерживался от «потворства собственным слабостям, не разваливался в креслах и на диванах, не сутулился на стуле, не держал руки в карманах». Кроме того, было крайне важно, чтобы молодой принц Уэльский избегал «легкомыслия и глупого тщеславия дендизма». С таким же успехом Альберт мог бы просто сказать: «Сделайте так, чтобы из Берти не получился француз».
Отлученный от Наполеона и parisiennes [66] , Берти занялся поисками других источников 'education sentimentale [67] , В июле 1857 года, в возрасте 15 лет, он был отправлен в образовательный тур по Европе в сопровождении четырех тщательно проверенных ровесников – трех молодых аристократов и Уильяма Гладстона, старшего сына канцлера казначейства с таким же именем. По плану Берти должен был на три месяца обосноваться в Германии, в Кёнигсвинтере на Рейне, откуда он мог ненадолго выбираться за границу, в Швейцарию и Францию, чтобы совершать оздоровительные пешие прогулки и дышать свежим воздухом. Париж был категорически исключен из списка маршрутов.
66
Парижанки (фр.). – Примеч. пер.
67
Сентиментальное воспитание (фр.). – Примеч. пер.
Однако в первую же ночь в Кёнигсвинтере свобода и местное вино вскружили Берти голову, и он поцеловал девушку. Событие считалось настолько серьезным, что взрослые наставники Берти решили не упоминать о нем в своих докладах принцу Альберту, резонно опасаясь, что поездка будет тотчас прервана, а лето безнадежно испорчено.
На самом деле это было очень символично, что сын Альберта поддался искушению именно здесь. Ведь, по народной легенде, чуть выше по течению от Кёнигсвинтера самая известная рейнская дева, русалка Лорелей, усевшись на скале с видом на реку, своим пением заманивала доверчивых мужчин на погибель. В то время она была героиней известной песни, ставшей декорацией к стихотворению Генриха Гейне Lied von der Loreley («Лорелей»), в котором описывается, как «прекрасная девушка сидит над обрывом крутым… расчесывает свои золотые волосы и поет песню, полную власти и силы волшебной». Пловец в челноке «с тоскою глядит в вышину… и несется к скалам гранитным». Бедняга тонет в пучине злых волн.
Конечно, в случае с Берти все было не так трагично, но по реакции на его первый поцелуй можно было подумать, что он только что нырнул с головой в бурный поток разврата. Молодой Гладстон в письме к своей матери сообщил шокирующую новость о том, что Берти вступил в добрачный оральный контакт с девушкой. Миссис Гладстон, разумеется, передала информацию своему мужу, который впал в ярость, заявив, что «принц Уэльский не получает воспитания, достойного его положения». Он назвал прилюдный поцелуй «непозволительной шалостью» и выказал уверенность в том, что Берти становится «распутником».