Самый красивый кошмар (сборник)
Шрифт:
— Михаил Евгеньевич, послушайте! — Она заговорила горячо, быстро, но очень тихо, на большее, очевидно, не хватало сил. — Михаил Евгеньевич, я ничего не перепутала, клянусь вам!
— Да? — вдруг вспылил директор. — А почему же тогда реактор взорвался, можете вы мне это объяснить? Само собой это ведь не взорвется, правильно?
Я видела, как губы лежащей на носилках отчаянно кривятся, а глаза налились слезами. Один из врачей «Скорой помощи» осторожно тронул директора за рукав.
— Слушайте, не надо так! — тихо проговорил он. — Ее состояние достаточно тяжелое.
Директор
— Я клянусь вам! — продолжала сквозь слезы аппаратчица. — Всякий раз, прежде чем эти проклятые вентили крутить, я сосредотачиваюсь, думаю, что именно и в каком порядке нужно сделать, смотрю на этот плакат. И в этот раз все было так же. И я отлично помню, что сначала открыла синий вентиль, а потом красный. Не знаю, почему произошел взрыв.
— Да, — вдруг неожиданно для самой себя заговорила я. — Я отлично помню, Шутова сначала потянулась к синему вентилю. Вот только как она его открывала, я не видела, меня отвлекли.
Несколько мгновений руководящая компания молча и изумленно смотрела на меня.
— Слушайте, вы кто, собственно, такая? — в изумлении спросил директор завода. И до меня вдруг дошло, что, перемазанная нефтью, я, вероятно, имею очень даже экстравагантный вид, но ведь это может навести на какие угодно мысли. Я и не подумала об этом, когда рухнула на пол под тяжестью навалившейся на меня аппаратчицы, между прочим, спасшей мне жизнь.
— Это Ирина Лебедева с телевидения, — поспешила объяснить Валерия Дмитриевна, главный инженер. — Мы ее сюда пригласили…
— Пригласили? Кто? Зачем? — возмутился директор.
— Сейчас трудно вспомнить, от кого именно исходила инициатива, — произнесла Валерия Дмитриевна не совсем уверенно.
— И она что, находилась в аппаратной во время технологического процесса? — спросил директор прокурорским тоном.
— Конечно, была, — подтвердил Щеглов. — И во время взрыва тоже.
Тут директор и все остальные уставились на меня во все глаза.
— Как вы в таком случае уцелели? — спросил он ошарашенно. — Я вас поздравляю, из всех пострадавших вы отделались легче всего!
— А ее Наташка своим телом накрыла! — пояснил Щеглов. — Я когда вбежал, она аккуратненько так поверх тележурналистки лежала… Сама без сознания, а ее спасла.
Все снова и снова переводили взгляд с меня на лежащую на носилках Шутову, которой, видно, снова стало нехорошо, и она в изнеможении закрыла глаза.
— Это она и виновата, сбила Наташку с панталыку, — вдруг с непонятной мне ненавистью сказал Щеглов. — Пристала к ней с вопросами, что да как. А та голову и потеряла: как же, к ней с телевидения приехали! Наверное, уже телезвездой себя вообразила.
— Ты все врешь, Щеглов! — вдруг тихо и отчетливо сказала лежащая на носилках. — Ирина Лебедева мне ничуть не мешала и с расспросами ко мне не приставала. Как ты можешь все это утверждать? Тебя же в это время не было в аппаратной!
— В аппаратной не было, — согласился Щеглов. — Я внизу стоял и через окно все видел.
— Ничего ты не видел, ты с Венглером трепался, — с видимым усилием проговорила аппаратчица. — И теперь тебе ответственность полагается за то, что ты во время технологического процесса в аппаратную постороннего человека привел.
— Ты сама разрешила ей там находиться!
— Все равно, правилами техники безопасности это запрещено, — проговорила как-то безжизненно аппаратчица. — Это ты недоглядел, а теперь хочешь на меня всю вину свалить.
— А на кого еще я должен ее валить? — вдруг вспылил Щеглов. — Кто вентили перепутал — я? Кто не в той последовательности их открыл?
— Я не перепутала! — вдруг изо всех сил крикнула Шутова. — Я все сделала правильно!
Ее тело на носилках вдруг обмякло, глаза закатились, лицо посерело, рот скривился. Врачи «Скорой помощи» засуетились, стали надевать на лицо потерявшей сознание кислородную маску. Один из врачей, повернувшись к нам, строго сказал:
— Так, господа, все: производственное совещание окончено! А то мы ее не довезем, по дороге помрет!
И так выразительно посмотрел на нас, что директор, а вслед за ним и все остальные отступили в сторону, молча и хмуро наблюдая, как носилки с бесчувственной аппаратчицей задвигают в машину «Скорой помощи».
— Я же говорил, — продолжал вполголоса оправдываться Щеглов. — На время технологического процесса надо посторонним покинуть цех. А Наташка мне возразила: «Нет, пусть останется. Под мою ответственность». Ну, скажите, разве не так это было? — повернулся он вдруг ко мне.
Мне ничего не оставалось, как подтвердить его слова. Директор с сумрачным видом наблюдал за нами, потом кивнул.
— Ладно, ситуация ясна, — сказал он наконец. — Вы отвлекли аппаратчицу от ее обязанностей, в результате та допустила ошибку в управлении технологическим процессом, что привело к аварии. Винить вас в этом никто не винит, вы про все эти тонкости знать не могли, а вот самой Шутовой достанется, это я вам обещаю… Если бы при этом человек не погиб, тогда ладно, может быть, без лишнего шума замяли бы дело, но теперь! — Директор тяжело вздохнул. — Эх, Серега, Серега! Столько лет на нашем заводе проработал, производство от первого до последнего звена наизусть знал! И вот, на тебе…
Тут до нас донеслись звуки чьих-то отчаянных рыданий и воплей, которые не мог заглушить даже шум работавших возле цеха пожарных машин. Оглянувшись, мы все увидели, как около свертка из черного полиэтилена рыдает какая-то женщина, рухнув на колени прямо на асфальт, а один из спасателей стоит рядом и сумрачно смотрит на нее.
— Жена, — пояснил вполголоса директор. — Вот для кого горе-то. Эх, Серега, Серега, как же это тебя угораздило-то?!
Тем временем к черному полиэтилену подъехал еще один «уазик» с надписью «Дежурная УВД» на лобовом стекле. Один из спасателей бережно поднял за плечи жену погибшего Венглера и повел ее прочь от мертвого тела. Два санитара в белых халатах с бесстрастным выражением лица взяли сверток с двух сторон и стали весьма небрежно запихивать его в салон автомобиля «УАЗ». Вдова Венглера, увидев это, зашлась истерическими рыданиями.