Самый лучший стрелок
Шрифт:
– Из-за сугробов их не видно, - утверждал чиновник, - лучше лицом к лицу, как в старые времена. Как, не дрейфишь, генерал?
– Армия никогда не дрейфит. Почему нет загонщиков?
– удивился генерал.
– Кабаны идут по расписанию, - ответил отец.
– Отлично. А зачем так много народу вокруг? Всем отсюда вон. Нечего пугать животных. Лесник, отведите этих бездельников подальше.
– Хорошо, товарищ генерал.
Отец махнул для меня рукой, это значит, я должен оставаться для страховки. Всех оставшихся, включая охрану, стал
– Хонди, сиди тихо. Голоса не подавать.
Умная собака оглядывается на меня и ложиться на снег. Я выбираю высокое место под сосной и выставляю ружье. Проходит пол часа. Чуткий слух уловил топот. Хонди поднимается и тянет морду вперед.
– Тихо.
По тропе бежит небольшое стадо. Впереди здоровенный, большущий секач, сзади кабаниха и пять кабанят. Они выскакивают из-за поворота трапы и замирают. Вожак с загнутыми клыками оценивает обстановку, увидев двух людей. Он принял решение и склонил голову. Теперь вперед, на этих двуногих непонятных животных.
– Стреляй, - вопит генерал своему партнеру.
Раздаются четыре выстрела. Кабан наверно ранен, но несется к цели как метеор. Мне трудно стрелять, разбросанные впереди деревья мешают мне, кроме того, кабанья тропа ниже поверхности сугробов и видно только мелькающая верхняя часть свиньи, но все же, на долю секунды, между двумя стволами, я поймал его высунувшийся пятачок и нажал курок.
Хонди первый рванулся вперед. Я за ним. Ошалевшие от страха гости, стояли как столбы, у их ног лежал труп секача. Первым опомнился генерал.
– Это ты его?
– Я.
Хонди уже лает от восторга, созывая людей. К нам бегут придворные, впереди отец.
– Далеко ты стоял?
– спросил меня генерал.
– Вон там, за деревьями. Метров пятьдесят.
– А сколько тебе лет?
– опомнился, наконец, чиновник.
– Семнадцать.
Подошел отец. Он сразу все понял. Подошел к секачу и посмотрел на дырку в голове.
– Ты неудачно выбрал позицию, - сказал он мне.
– Я не хотел мозолить глаза.
– Ладно и так хорошо.
Подбежали охранники.
– У вас все в порядке?
– задыхался полковник.
– Все, если не считать того, что кабан в двух сантиметрах от моей ноги, - говорит чиновник.
– А ты чего здесь делаешь?
– обрушился на меня полковник.
– Я тебе говорил, что бы ты был подальше.
– Отставить, полковник, - рявкает генерал, - этот мальчик жизнь нам спас.
Хонди обожрался от ежеминутных подачек. Мы с отцом сидим за столом, где объедается свита чиновника и он сам. Я попробовал несколько бутербродов с икрой и семгой, запил все лимонадом и мне... понравилось. За столом обсуждалась охота и политика. Вдруг генерал обратился к отцу.
– Твой пацан отлично стреляет.
– Самый лучший стрелок, - с гордостью говорит отец, - белку только в глаз снимает.
– А в монету с пятидесяти шагов попадет?
– Хоть в десять монет.
Главный чиновник сразу заинтересовался.
– Пусть попробует, - предложил он.
Все за столом оживились и выскочили на поляну. Генерал с полковником пошли закреплять на сосне монеты. Отсчитали пятьдесят шагов.
– Ей, парень, иди сюда.
Я подхожу.
– Видишь пять монет.
Вечернее солнце падает на кору и бледный отсвет пяти звездочек, расположенных в виде креста, четко проглядывается на ней.
– Вижу.
– Стреляй.
Я вопросительно смотрю на отца, тот кивает головой. Я настраиваю ружье и начинаю представление. Два мгновенных выстрела, перезарядка, еще два выстрела, опять перезарядка и наконец, последний.
– Все.
Я закидываю ружье за спину и отхожу к отцу. Все окружающие, открыв рот, смотрят на меня. Первый к сосне несется Хонди.
– Ничего себе, - изумлен генерал.
– Ну ты, хлопчик, и стреляешь? Такой скорострельности я еще не видел. Пойдем посмотрим, как там наши монеты.
Вся толпа валит к сосне. Отец хлопает меня по плечу.
– Ты перекрыл нормативы. Молодец.
– Но так и должно быть. Там цели все вместе.
У сосны гул. Толпа валит обратно. Чиновник держит в руке пять, пробитых по центру, монет.
– Ну ты даешь, парень. Я возьму их в Москву, а то не поверят.
– Молодец, - поддакивает генерал.
– Я тебя запомнил, парень. Ей богу, запомнил. Клянусь, мы еще встретимся...
Зимние вечера самое тоскливое время года. У моих родителей бзик, они собираются из меня сделать грамотного человека. В школу я не ходил с первого класса, так как ближайшая деревня за 20 километров и родители пичкали меня знаниями сами. Бабушка учила французскому языку, в молодости она была гувернанткой и знала этот язык как профи. А мама впихивала знания, проверяя выученный параграф от сих, до сих. Отец из города привозил кучу книг и учебников и все это должен переварить я. Не скажу, что мне все давалось с трудом, я легко заучивал стихотворения и целые страницы книг, прекрасно овладел математикой и физикой, а остальное шло побочно, зрительной памятью бог не обидел. Сегодня нужно учить географию, это любимый предмет. Сижу за столом над картой и изучаю Тунис. Лампочка над столом ярко высвечивает внутренности избы. Лет десять тому назад, солдаты провели к нам от образцовой охотничьей избушки для правительственных особ, кабель и теперь мы всегда со светом.
– Мам, - спрашиваю я, - а Тунис богатая страна?
– Богатая, - не отрывается от вязки мать.
– Я в этом году буду сдавать экзамены за всю школу?
– За всю.
Я пытался сдать хоть какие-нибудь экзамены дважды, в прошлом и позапрошлом году. Первый раз я пришел в деревню два года назад, летом, с рюкзаком и ружьем за плечами. Рядом, как всегда, плелся Хонди. В таком виде мы ввалились в школу и, под изумленные взгляды шарахающихся ребят, поперлись к директору в кабинет.
Я и собака стояли посредине кабинета, за которым сидела седая женщина.