Самый лучший учебник журналистики. Кисло-сладкая книга о деньгах, тщеславии и президенте
Шрифт:
Потом месяц, дрожа от нетерпения, я заглядывал в почтовый ящик.
Ответ, наконец, пришел.
В нем мне издевательски советовали более умело соединять куски уже написанных произведений, хотя и восхищались тем, что я много читаю.
Под письмом стояла подпись именно этого издателя.
Я затаил злобу. Мне хотелось бы, чтобы он приполз ко мне на коленях с гонораром в зубах. Для этого я отсылал ему все новую и новую писанину.
Но вместо гонорара я получал все те же издевательские ответы.
И вдруг его
Я с максимальной язвительностью напомнил, что отправил ему кучу рассказов, но он меня так и не оценил. Он ответил, что очень даже оценил и показывает мои рассказы студентам как выдающиеся образцы юношеского графоманства. Особенной популярностью, сказал он, пользуется мой рассказ про шестиногого пришельца. Когда он читает студентам сцену, где герой отрывает ему все шесть ног, в аудитории стоит громовой хохот.
– У вас безусловный дар веселить публику, – прозудело в трубке.
– Мы не клоуны, – мрачно ответил я, – мы серьезные журналисты. Если хотите смеяться, могу дать адрес цирка. И я не понимаю, что должен написать.
– Я спас мир от вас как писателя-фантаста, – проскрипел издатель. – Ваши рассказы были не менее опасны для общества, чем оружие вашего шестиногого парня. Вы должны это оценить. Но сейчас вы известный журналист и теперь сами можете спасти человечество.
– Каким образом? – удивился я.
– Сейчас все лезут в журналистику, как когда-то вы в литературу, но свой долг перед литературой вы выполнили. Ваш шестиногий навсегда останется образцом того, как не надо писать. Напишите теперь про журналистику изнутри. Напишите, как стать журналистом. Только напишите честно.
– Это скучно.
– Напишите весело, – пробубнила трубка. – Напишите весело, что если научиться совать микрофон под нос или перевирать интервью, то это еще не журналистика.
– Это никто не будет читать, – убежденно сказал я. – Молодые считают, что нужно надеть подтяжки, и ты уже Ларри Кинг.
– А вы весело напомните им, что Ларри Кинг – это еще гонорар четыре миллиона в год. И это ему платили не за подтяжки.
Я задумался про четыре миллиона.
– Нечего думать, – прохрипела трубка, – если напишете – я опубликую. Так да или нет?
– Да! – быстро сказал я. – А что должно быть в этой книге?
– Что хотите, – буркнул издатель. – Я могу сказать, чего там не должно быть.
– И чего?
– Вашего шестиногого.
Трубка щелкнула, и воцарилась тишина.
Я понял, что попал.
Но потом подумал о Шварценеггере. Был культуристом, а теперь губернатор. Если вдуматься, то Пулитцеровскую премию не каким-то богам дают, а простым труженикам пера. И вообще, как шутил один мой любимый писатель, пора учить молодых тому, чего ты никогда не умел.
Вот так я решил
ДЛЯ ЧЕГО В ЭТОЙ КНИГЕ НУЖЕН ЮМОР?
Самое смешное, что эта книга – настоящий учебник. Но написанный нескучно. Согласитесь, что суровое лицо преподавателя навевает уважение, но, чаще всего, не способствует усвоению материала. С другой стороны, веселый и радостный лектор запоминается на всю жизнь.
Я помню, как в школе на уроке химии мы что-то смешали в колбе, уже не помню что. Цель была простая: вместо слабой вспышки наша химичка должна была обрадоваться небольшому, но мощному взрыву. Химичка была злая. И если ее вечно хмурое лицо помножить на хмурый предмет, которым я до сих пор считаю химию, то это было простое, но законное выражение протеста против скучной методики преподавания.
Химичка поднесла спичку к колбе, и все это радостно рвануло. Взрыв был такой силы, что с химички сорвало парик, и он, при гробовом молчании и звоне в ушах, совершил полет по классу. При этом парик тлел и напоминал сбитый инопланетный корабль из моего любимого фильма Роланда Эммериха «День независимости» (Independence Day).
Класс грохнул от смеха. Это был тот самый гадостный смех, который потом всю жизнь вспоминаешь со стыдом.
Химичка посмотрела на свой парик, тлевший на полу, и зловеще сказала:
«От смеха еще никто не умирал, кроме тех, кто шутил…»
Мы окаменели. Никто не знал, что делать, но было понятно, что сейчас определится, в каком порядке мы будем вылетать из школы.
Но произошло невероятное: она поправила тонкую сеточку, прикрывавшую ее не очень пышные родные волосы, и, указав на парик, произнесла: «Тот, кто теперь определит, где у него зад, а где перед, получит пятерку в четверти».
И улыбнулась.
Мы были потрясены. Мы сделали гадость, а она улыбнулась. И клянусь: я ничего не помню из химии, но всегда помню ее улыбку.
Я запомнил человека, а для меня это важнее, чем предмет. Кроме того, я запомнил из всей химии единственную формулу – H2SO4. И это было именно на этом уроке. Я запомнил ее, благодаря парику.
Итак, мы будем говорить о журналистике весело, потому что невозможно не улыбнуться факту, что кто-то берет у кого-то интервью и за это еще платят деньги.
Трудно не ухмыльнуться, читая в желтой газетке откровенное вранье, одновременно понимая, что написавший это вранье не только не сел в тюрьму, но еще гордо называется «наш корреспондент светской хроники».
И конечно, невозможно не зайтись гомерическим хохотом, читая хвалебные «аналитические» опусы спецжурналистов, обслуживающих власть.
Все это кто-то назвал журналистикой, и трудно понять, как в одной профессии могут соединяться Бог и черт. Поэтому будем рассуждать об этой странной профессии с улыбкой, как рассуждаем о неведомом.