Самый вкусный пирог в мире
Шрифт:
– Глория, - окликнул меня Виктор, и я спросила:
– Чего еще я не знаю? – горечь дрогнула в груди, подступила к горлу, и я вдруг поняла, что готова расплакаться. – Какие еще меня ждут сюрпризы, скажи сразу, чтобы я не сидела на людях, как дура…
Какая-нибудь из моих однокурсниц сказала бы, что не надо делать горя из пустяка. Подумаешь, хотел ухажер покрасоваться да показать молодецкую удаль – и неважно, что при этом просто купил своих противников. А я-то поверила, что он рисковал собой ради меня, и пошла к нему в больницу, и понесла угощение для раненого.
А раненый был
Да, я чувствовала себя наивной дурой, которую оказалось так легко подкупить.
– Больше никаких сюрпризов, - ответил Виктор, и его голос прозвучал искренне и виновато. – Глория, я дурак. Набитый. Прости меня.
– Я подумала, что все-таки могу тебе верить, - ответила я, надеясь, что мой голос не дрожит. Мы вышли на площадь – пустую, темную, и я вспомнила, как мы совсем недавно танцевали здесь. Скоро мы окажемся дома, а там я запрусь в своей комнате и буду лежать, смотреть в потолок и надеяться, что все-таки смогу жить дальше и не ждать, что у мужчины, которого я считала своим близким, в которого была влюблена, есть такие вот иглы мне в спину.
– Прости, - повторил Виктор и печально рассмеялся. – Знаешь, я тогда хотел стать для тебя героем. Вот и все.
Я вздохнула. Ветер перебирал облетающие листья, тучи наползали на Итайн. Впереди темнел наш дом – осенний, спящий. Надо же, совсем немного времени прошло, а я стала называть его нашим.
– Если хочешь, дай мне в рожу, - предложил Виктор. – Я заслужил.
– Уже давала, - ответила я, толкнув калитку. – Не помогло.
Дом встретил нас едва теплящейся лампой в гостиной и негромким посапыванием домовых на ковре. Виктор придержал меня за руку, и я подумала, что все-таки расплачусь. Да, не надо делать горя из пустяков, но иногда пустяки как раз становятся той крохой, которая делает ношу невыносимой.
Виктор обнял меня. Я дернула было плечами, пытаясь отстраниться, но он обнял меня еще крепче, и больше я не сопротивлялась. Уткнулась лицом в воротник его пальто, почувствовала запах – хороший одеколон, мыло, грусть. Всхлипнула.
– Прости меня, - повторил Виктор. – Я знаю, что наворотил дел и все неправильно начал. Но сейчас я говорю совершенно искренне: я в тебя влюблен. Я не хочу тебя потерять.
«Ты не потеряешь, - подумала я, всеми силами стараясь не расплакаться. – Потому что я тоже в тебя влюблена, но почему это бывает настолько больно, в кого-то влюбиться…»
Очень осторожно, словно я могла рассыпаться в его руках, Виктор отстранил меня и с той же трепетной осторожностью прикоснулся губами к моим губам. Меня обожгло, словно я хлебнула жидкого огня на одной из лабораторных в академии – я зажмурилась и откликнулась на поцелуй, чувствуя, как незнакомый доселе жар поднимается во мне рыжими завитками тумана.
А потом огонь вырвался на свободу и накрыл нас с головой.
10.1
Виктор
– А хорошо бы, если бы наш первый ребенок был девочкой, - сказал я, закинув руки за голову и мечтательно глядя в потолок. Глория, которая уже начала дремать, удивленно села в кровати и посмотрела на меня. Сейчас, обнаженная и наполненная внутренним огнем, она казалась не живым
– Почему ты вдруг задумался об этом? – спросила она. Я пожал плечами.
– Не знаю. Просто мы же с тобой теперь настоящая семья. А без детей это так, просто время провести.
Глория улыбнулась так, словно я заговорил о чем-то таком, что не раз приходило ей в голову – и она все время отмахивалась от таких мыслей и говорила себе, что хочет заниматься совсем другим. В конце концов, она боевой маг, который посвящает свою жизнь борьбе и войне – когда вся эта история закончится, то Глория, возможно, пойдет работать в полицию. Или вернется в столицу, станет работать на кафедре в академии и создавать новые артефакты. Какие уж тут дети, когда ты одним движением пальца сметаешь врагов, и это интересует тебя намного больше, чем куклы и платья, которые надо покупать дочерям.
Когда-то мы с матерью были одни против всего мира. Иногда, когда жить становилось совершенно невмоготу, я садился возле крошечного оконца нашего дома и представлял себе брата или сестру: как мы гуляли бы вместе, играли в игры, давали сдачи обидчикам. Мать, конечно, не узнала о моих фантазиях. Она была слишком занята тем, чтобы мы смогли свести концы с концами. И мне оставалось только мечтать – потом, подрастая, я решил, что однажды выберусь из этой невыносимой нищеты, женюсь, и у меня обязательно будут дети, которые никогда не увидят тех дорог, по которым пришлось пройти мне.
Это и было бы исполнением моих давних желаний. Сбывшейся мечтой.
– Почему именно девочка? – поинтересовалась Глория, и в ее взгляде проплыли знакомые мягкие искры.
– Не знаю, - признался я. – Но она будет такая же красивая и боевая, как ты. А я научу ее готовить.
Глория сдержанно улыбнулась, и я подумал, что завел речь о какой-то невыносимой ерунде. Возможно, завтра утром, когда все очарование ночи развеется, она скажет, что вообще не хочет иметь дела с патологическим лжецом вроде меня, от которого не знаешь, какой пакости ждать в следующую минуту.
– Я никогда не думала о детях, - вдруг сказала она. – Знаешь, у меня большая семья, я понимала, что когда-нибудь выйду замуж, но все это было как-то очень далеко от меня. Когда-нибудь. В будущем. А пока мне надо учиться и идти своей дорогой, чтобы потом, когда будет нужно, дать им все, что понадобится.
Я понимающе кивнул. Маленькая лампа озаряла комнату тихим светом, за окнами стучал дождь, и ночь казалась непроглядно темной. Но сейчас Глория была рядом со мной, и мир выглядел большим, спокойным и очень уютным.
– Моя мать тоже хотела учиться, - сказав эту фразу, я вдруг понял, что никогда и никого не посвящал в дела моей семьи. Виктор Шмидт жил замкнуто, у него были приятели, которые не заходили дальше гостиной, а уж редкие отношения с девушками тем более не располагали к откровенности. И сейчас у меня тихо заныло в груди, словно я прикоснулся к чему-то очень важному, почти святому. – Хотела поступить в колледж и стать аптекаршей. Потом появился мой отец. Знаешь, там у него был спор с однокашниками. Сможет ли он, эльф, соблазнить человеческую девушку?