Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной

Дюма-отец Александр

Потом он обратился к герцогу:

— Так как же, д’Асколи, возвращаясь к нашим баранам, будем считать, что сделка заключена?

— Конечно, государь, и я вам за нее бесконечно благодарен, — отвечал д’Асколи. — Только соблаговолите, ваше величество, вернуть мне черепаховую табакерку с портретом моей дочери; она в кармане моего мундира, а я в свою очередь возвращу вам послание его величества австрийского императора, которое вы положили себе в карман, прочитав в нем только первую строку.

— Да, помню. Давай,

герцог.

— Пожалуйста, государь.

Король взял из рук д’Асколи письмо и машинально развернул его.

— Наш зять здоров? — не без тревоги спросила королева.

— Надеюсь. Впрочем, я вам прочту письмо вслух, ведь оно было мне подано, как и сказал д’Асколи, в ту минуту, когда я садился в седло.

— Так что вы в самом деле прочли в нем только первую строку? — уточнила королева.

— Ну да, строку, в которой меня поздравляли с триумфальным въездом в Рим. А поскольку поздравление пришлось весьма некстати, ибо в это время я как раз собирался не особенно триумфально выехать оттуда, я подумал, что не стоит терять время на чтение послания. Сейчас — иное дело, и, с вашего позволения, я…

— Прочтите, государь, — промолвила королева, поклонившись.

Король принялся читать, но едва пробежал глазами две-три строки, как лицо его явно помрачнело.

Королева и Актон переглянулись, и взоры их обратились к письму, которое король продолжал читать со все возрастающим волнением.

— Что за странность, клянусь святым Януарием! — воскликнул он. — Или мне с испугу мерещится…

— Что случилось, государь? — спросила королева.

— Ничего, сударыня, ничего… Его величество император сообщает мне новость, которой я никак не ожидал, вот и все.

— Судя по выражению вашего лица, боюсь, что новость дурная.

— Дурная! Вы не ошиблись, сударыня. Такой уж выдался день. Как вам известно, поговорка гласит: «Вороны летают стаями». Оказывается, скверные новости не отстают от воронов.

Тут к королю подошел ливрейный лакей и доложил ему шепотом:

— Государь, человек, которого вы пожелали видеть, когда выходили из экипажа, случайно оказался в Сан Леучо и теперь ждет в кабинете.

— Отлично, — ответил король, — сейчас приду. — Подождите. Узнайте, где Феррари… Ведь это он привез мою последнюю депешу, не так ли?

— Он, государь.

— Так вот, узнайте, здесь ли он еще.

— Здесь, государь. Он собирался уехать, но узнал о вашем прибытии и задержался.

— Хорошо. Скажите ему, чтобы ждал. Минут через пятнадцать или через полчаса он мне понадобится.

Ливрейный лакей ушел.

— Сударыня, — сказал король, — позвольте покинуть вас; разумеется, я прошу за это прощения, но надо ли напоминать, что после несколько вынужденной поездки, которую мне пришлось совершить, я нуждаюсь в отдыхе?

Королева кивнула в знак согласия.

Тогда король обратился к двум престарелым принцессам, продолжавшим тревожно перешептываться с той самой минуты, как узнали об истинном положении дел.

— Сударыни, — произнес он, — я хотел бы предложить вам гостеприимство более надежное, а главное — более длительное. Но как бы то ни было, если вам придется покинуть мое королевство и если вы не пожелаете отправиться туда, куда, быть может, придется поневоле ехать нам, я буду вполне спокоен за ваши королевские высочества, пока вашими телохранителями будут капитан Де Чезари и его товарищи.

Потом он повернулся к Нельсону:

— Милорд, я увижусь с вами, надеюсь, завтра или, вернее, сегодня же, не правда ли? В нынешних обстоятельствах мне необходимо знать, на каких друзей и до какой степени я могу рассчитывать.

Нельсон поклонился.

— Ваше величество, — отвечал он, — я надеюсь, что вы никогда не сомневались и не усомнитесь ни в моей преданности, ни в расположении, что питает к вам мой августейший монарх, ни в поддержке, которую вам окажет Англия.

Король ответил жестом, означавшим одновременно и «благодарю», и «полагаюсь на ваши обещания».

Потом он обратился к д’Асколи:

— Друг мой, тебя я не благодарю. Ты сделал нечто столь обычное — так ты, по крайней мере, считаешь, — что благодарить за это не стоит.

Наконец, обернувшись к английскому послу, он продолжал:

— Сэр Уильям Гамильтон, вы помните, как в тот день, когда было решено начать эту злополучную войну, я, подобно Понтию Пилату, умыл руки в знак того, что слагаю с себя ответственность за дальнейшее?

— Отлично помню, государь. Еще кардинал Руффо подал вам умывальный таз.

— Ну, а теперь кто посеял, тот пусть и пожинает. Меня это уже не касается. Это касается тех, кто все устроил, не посоветовавшись со мною, и тех, кто, со мною посоветовавшись, не пожелал прислушаться к моему мнению.

И, с упреком посмотрев на королеву и Актона, он вышел из зала.

Королева стремительно подошла к Актону.

— Вы слышали, Актон? — спросила она. — Прочитав послание императора, он произнес имя Феррари.

— Да, ваше величество, конечно, слышал. Но Феррари ничего не знает. Все произошло, пока он лежал в обмороке, а потом спал.

— Все равно. Осторожность требует избавиться от этого человека.

— Что ж, избавимся.

LIX

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО НАЧИНАЕТ С ТОГО, ЧТО НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ, А КОНЧАЕТ ТЕМ, ЧТО НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ

Человек, ожидавший короля в его кабинете и случайно оказавшийся в Сан Леучо, когда король хотел повидаться с ним, был не кто иной, как кардинал Руффо, — другими словами, тот, к чьим советам король всегда прибегал в самых тяжелых обстоятельствах.