Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
Вильнёв спешился.
— Друзья мои, — сказал он гусарам, — если в десять тридцать пять я не вернусь и если чудо не совершится, входите в ризницу, невзирая на протесты, угрозы и даже сопротивление, которое вам могут оказать.
Дружное «Да, командир!» было ему ответом.
Вильнёв прошел прямо в ризницу, где собрались все каноники, кроме того, кто подставлял лобызаниям верующих сосуд с кровью; каноники, полные решимости не дать чуду совершиться, в эту минуту как раз ободряли и укрепляли друг друга в своем намерении.
При виде Вильнёва присутствующими овладело замешательство.
— Дорогие братья, я к вам пришел по поручению генерала.
— С какой целью? — спросил глава капитула голосом довольно твердым.
— Чтобы помочь чуду совершиться, — ответил адъютант.
Каноники протестующе затрясли головами.
— О-о! Вы боитесь, по-видимому, что чуда не произойдет?
— Не скроем от вас, — отвечал глава капитула, — что святой Януарий к этому не склонен.
— Что ж! — сказал Вильнёв. — Я пришел сообщить вам одну вещь, которая, быть может, изменит расположение духа святого.
— Сомневаемся в этом, — ответил хор голосов.
Тогда Вильнёв, все еще улыбаясь, приблизился к столу и левой рукой вытащил из кармана пять свертков по сто луидоров каждый, тогда как правой вынул из-за пояса два пистолета; затем, достав часы и положив их между золотом и оружием, произнес:
— Здесь пятьсот луидоров, предназначенных уважаемому капитулу святого Януария, если ровно в десять часов тридцать минут чудо совершится; вы видите, сейчас десять часов четырнадцать минут; итак, у вас остается еще шестнадцать минут на размышление.
— А если чуда не будет? — чуть насмешливым тоном спросил глава капитула.
— А! Ну если так, тогда другое дело, — произнес адъютант спокойно, но уже без улыбки. — Если в десять тридцать чуда не совершится, я перестреляю вас всех от первого до последнего.
Каноники засуетились было, пытаясь скрыться, но Вильнёв, взяв в каждую руку по пистолету, произнес:
— Ни один из вас не шевельнется, за исключением того, кто выйдет отсюда, чтобы совершить чудо.
— Это сделаю я, — сказал глава капитула.
— В десять часов тридцать минут точно, — приказал Вильнёв, — ни минутой раньше и ни минутой позже.
Глава капитула отвесил почтительный поклон и вышел, согнувшись чуть не до земли.
Было десять часов двадцать минут.
Вильнёв бросил взгляд на часы.
— У вас имеется еще десять минут, — сказал он.
Потом, помолчав и не отрывая глаз от циферблата, продолжал с убийственным хладнокровием:
— У святого Януария остается только пять минут! У святого Януария остается только три минуты! У святого Януария остается только две минуты!
Невозможно представить себе смятение, охватившее всех молящихся: беспрестанно нарастая, оно вылилось в гул, напоминающий рев моря в соединении с грозовыми раскатами, когда часы пробили половину одиннадцатого.
Воцарилась мертвая тишина.
В этой тишине было слышно, как вибрировал последний затихающий звук, и вот, в ту минуту, когда ропот, крики и угрозы готовы были возобновиться, вдруг раздался громкий, ясный голос — то каноник, подняв сосуд с кровью высоко над головой, возгласил:
— Чудо свершилось!
В тот же миг ропот, крики и угрозы смолкли как по волшебству. Все упали на колени и склонились лбом до земли, восклицая: «Слава святому Януарию!» А Микеле, выскочив из собора и став на паперти, закричал, размахивая знаменем:
— Il miracolo e fatto! [118]
Люди на площади упали на колени.
Все колокола Неаполя, начав великолепным оглушительным ансамблем, продолжали трезвонить в полную силу.
Как сказал Шампионне, он знал молитву, на которую святой Януарий не преминет откликнуться.
И в самом деле, как мы видели, святой не остался к ней глух.
Ликующие артиллерийские залпы, раздавшиеся из четырех крепостей, возвестили Неаполю, что святой Януарий высказался в пользу французов.
118
Чудо свершилось! (ит.)
XCIX
ПАРТЕНОПЕЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Едва Шампионне услышал звон колоколов, слившийся с орудийными залпами четырех крепостей, как тотчас понял, что чудо свершилось, и выступил из Каподимонте, чтобы торжественно въехать в Неаполь.
Он ехал через весь город, сначала по улице Кристаллини, потом по площади Пинье, площади Санто Спирито, Меркателло среди бурной радости и тысячекратно повторяемых криков: «Да здравствуют французы!», «Да здравствует Французская республика!», «Да здравствует Партенопейская республика!» Вся эта чернь, которая три дня подряд сражалась против Шампионне, убивала, увечила, сжигала его солдат и всего лишь час тому назад готовилась опять жечь, увечить и убивать, в одну минуту была укрощена чудом святого Януария; с того мгновения, как святой взял сторону французов, у всех этих людей не находилось более никаких причин выступать против них.
— Святой Януарий лучше нас знает, как ему поступить, — говорили они. — Последуем же за святым Януарием!
Со стороны mezzo ceto и знати, кого вторжение французов избавило от бурбонской тирании, радости и энтузиазма было не меньше. Все окна украсились трехцветными французскими и трехцветными неаполитанскими флагами, которые, развеваясь, смешивали свои цвета. Тысячи молодых женщин, высовываясь из окон, размахивали платками и кричали: «Да здравствует Республика!», «Да здравствуют французы!», «Да здравствует главнокомандующий!» Дети бежали с желтыми, красными и синими флажками перед его лошадью. Правда, еще оставалось несколько пятен крови на мостовой, кое-где дымились развалины домов, но трупы исчезли; в этой стране, живущей ощущением наступившей минуты, где грозы проходят, не оставляя следа на лазури неба, траур уже был забыт.