Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
Однажды во время извержения Везувия, когда лава, вместо того чтобы следовать своим обычным путем, то есть восьмой или девятый раз обрушиться на Торре дель Греко, двинулась на Неаполь, вспыхнул мятеж среди лаццарони; им-то как раз меньше других грозили потери, но они оказались во главе восстания, как видно, по традиции. Они бросились к архиепископству, требуя, чтобы голову святого Януария вынесли навстречу огненной лаве. Однако удовлетворить их требование оказалось не столь уж легким делом. Святой Януарий был заперт на два ключа: один находился у архиепископа, в это время объезжавшего свою епархию, другой у уполномоченных, которые, пытаясь спасти собственные ценности, метались в разные стороны.
По счастью, дежурный каноник был человек находчивый и гордившийся высоким положением, которое
— Эй вы, дурачье вы этакое! Что вы тут вопите: «Святой Януарий! Святой Януарий!», словно кричите: «Святой Фиакр!» или «Святой Криспин!» Поймите, канальи: святой Януарий — это синьор, он себя не побеспокоит ради невесть кого!
— Вот те на! — нашелся какой-то умник. — Иисус Христос всегда беспокоил себя ради первого встречного! А если я попрошу о чем-нибудь Господа Бога, разве он мне откажет?
Каноник рассмеялся с видом крайнего презрения.
— Вот тут-то ты и попался! — сказал он. — Чьим сыном был Иисус Христос, позвольте вас спросить? Сыном плотника и бедной девушки. Иисус Христос попросту лаццароне из Назарета, а вот святой Януарий — это дело другое! Он сын сенатора и патрицианки. Стало быть, сами видите, Иисус Христос ему не чета! Идите просите Господа Бога, коли есть на то охота! А что до святого Януария, то я вам говорю: вас может собраться в десять раз больше и вы можете орать в десять раз громче, да только он не тронется с места, потому что имеет право не беспокоить себя!
— Верно! — заговорили в толпе. — Пойдем лучше просить Господа Бога!
И толпа отправилась просить Господа Бога, который, не будучи действительно таким аристократом, как святой Януарий, покинул церковь святой Клары и отправился в сопровождении толпы лаццарони туда, где требовалось его милосердное присутствие.
Но то ли Господь Бог не хотел действовать в ущерб правам святого Януария, то ли не имел власти повелеть лаве вернуться в свои берега, как он повелел это морю, но поток лавы продолжал катиться вперед, хотя ее заклинали именем святых даров и пресуществления.
Итак, опасность ежеминутно возрастала, крики людей становились все громче, как вдруг мраморная статуя святого Януария, возвышавшаяся на мосту Магдалины, дрогнула и правая рука святого, прижатая к сердцу, отделилась от груди и властным жестом простерлась вперед, останавливая лаву, как сделал это Нептун, усмиривший бушующий океан словами «Quos ego!» [116] .
Лава остановилась.
Понятно, сколь возросла слава святого Януария после этого нового чуда.
116
«Я вас!» (лат.).
Король Карл III, отец Фердинанда, сам был свидетелем этого факта. Он стал изыскивать способ почтить святого. Но это оказалось делом нелегким. Святой Януарий был знатен, святой Януарий был богат, святой Януарий был свят, святой Януарий — он только что доказал это — был могущественнее самого Господа Бога. И король дал святому Януарию звание, на которое тот, надо думать, никогда даже не посягал: он назначил его главнокомандующим неаполитанских войск с жалованьем в тридцать тысяч дукатов.
Вот почему Микеле, не кривя душой, мог ответить Луизе Сан Феличе на вопрос, где Сальвато: «Он дежурит в охране главнокомандующего до половины одиннадцатого утра».
И в самом деле, как сказал славный каноник и как повторили за ним мы, Януарий — это святой-аристократ. При нем состоит свита из святых низшего ранга, которые признают его превосходство почти так же, как римские клиенты признавали превосходство своего патрона. Эти святые следуют за ним, когда он выходит, приветствуют, когда он проходит мимо, ожидают, когда он возвращается. Это совет министров святого Януария.
Вот как набиралось это войско второстепенных святых, стража, свита и двор блаженного епископа Беневентского.
Любое братство, религиозный орден, приход, всякий человек, кто хочет причислить какого-нибудь из своих святых к покровителям Неаполя, возглавляемым святым Януарием, должен только отлить из чистого серебра стоимостью в восемь тысяч дукатов статую своего святого и поставить ее в часовню Сокровищ. Статуя, однажды принятая там, останется в упомянутой часовне навеки. Начиная с этой минуты она пользуется всеми преимуществами своего положения. Как ангелы и архангелы на Небесах вечно славят Бога, вокруг которого они составляют хор, так же вечно славят святого Януария младшие святые. Но взамен вечного блаженства, которое им предоставлено, они осуждены на такое же заточение, как и святой Януарий. Даже те, кто сделал часовне дар, не могут извлечь статую из священной темницы иначе, чем передав в руки нотариуса двойную ее цену, причем не делается разницы — хотят ее вынести на свет Божий по личной прихоти или для общего блага. Святого отпускают на более или менее длительное время только тогда, когда необходимая сумма будет передана нотариусу. После того как святой вернется на место и личность его будет удостоверена, владелец, получивший квитанцию на своего святого, может получить залог обратно. Таким образом обеспечивается сохранность святых; если они даже собьются с пути, пропажи не будет: из оставленного за них в залог серебра можно изготовить двух вместо одного.
Эта мера, которая на первый взгляд может показаться чистым произволом, была принята, надо сказать, только после того как чрезмерной доверчивостью капитула святого Януария жестоко злоупотребили. Статуя святого Гаэтано, вынесенная без залога, не только не была возвращена в условный день, но вообще никогда туда не вернулась. Пытались обвинить в этом самого святого и представить дело так, что, питая к святому Януарию не столь уж сильную привязанность, он воспользовался первым подвернувшимся случаем, чтобы пуститься в бегство; однако свидетельства самых почтенных лиц, явившихся во множестве, опровергли это клеветническое обвинение; после проведенных расследований выяснилось, что драгоценную статую похитил некий кучер и увез ее в своем фиакре. Снарядили погоню за вором; но поскольку прошло уже два дня и он удирал в фиакре, запряженном парой лошадей, а полиция была вынуждена преследовать его пешком, то он, вероятно, успел пересечь границу; так что при всей тщательности поиски ни к чему не привели. С этого злополучного дня несмываемое пятно легло на всю достойную корпорацию кучеров, до той поры в Неаполе, как и во Франции, оспаривавших у пуделей первенство по части верности, а после уже не смевших заказывать живописцу свой портрет с подписью «Честный кучер»и с изображением возницы, который с кошельком в руке возвращается в дом клиента. Более того: если в Неаполе у вас возникнет недоразумение с кучером и вы решите, что дело стоит того, чтобы нанести противнику одно из тех оскорблений, которые смываются только кровью, не проклинайте его ни именем «Пасхи Господней», как делал это Людовик XI, ни «чревом Христовым», как божился Генрих IV, а помяните просто святого Гаэтано — и вы увидите, как ваш враг падет к вашим ногам молить прощения. Правда, в двух случаях из трех он потом вскочит и бросится на вас с ножом.
Само собой разумеется, что двери сокровищницы всегда распахнуты для допуска святых, которые пожелали бы присоединиться ко двору святого Януария; при этом время их жития проверке не подвергается и не требуется предъявлять доказательств, относящихся к 1399 и 1426 году. Единственное нерушимое правило, единственное условие sine qua non [117] — чтобы статуя была отлита из чистого серебра, имеющего пробу и должный вес.
Однако ж если бы статуя была из золота и весила вдвое больше, от нее бы из-за этого не отказались. Одни только иезуиты, не пренебрегающие, как известно, никакими средствами, чтобы укрепить и расширить свою популярность, в течение трех лет поставили в сокровищницу целых пять статуй.
117
Непреложное (лат.).