Санаторий
Шрифт:
– Хватит. – Элин отталкивает свой стул в ужасе от того, какой тяжестью налилась грудь.
Похоже, сейчас она снова расплачется. Здесь, прямо в столовой, рядом с Уиллом. Его слова звучат как предупреждение. Что и он, как и работа, не будет ждать вечно.
Элин встает. Она просто не готова потерять еще кого-то.
– Да брось, Элин, я же шучу…
– Нет. – Затылок и спину обдает жаром. – Я не могу, Уилл. Не сейчас. Не здесь.
12
Незнакомец возвращается. Адель слышит ритмичный
Она все так же сидит, привалившись к стене, не сдвинувшись с тех пор, как сюда добралась.
Слушай. Соображай. Не трать понапрасну силы.
И вдруг кто-то сжимает ее руку. И тянет в сторону. Адель падает на пол. От рывка по плечу и шее разливаются волны боли.
Она вскрикивает, сворачивается в калачик, поджимая ноги.
И крепко зажмуривается.
Не открывай глаза. Что бы ни случилось, не открывай глаза. Она снова и снова мысленно повторяет эту мантру. Адель понятия не имеет, кто этот человек и чего хочет, но жуткая штуковина у него на лице… Именно она нагоняет такой ужас. Адель понимает, что страх делает ее слабой, лишает шанса вернуться обратно к Габриэлю.
Отец однажды рассказывал ей, что делает с мозгом страх, эта примитивная реакция, которую ты не в силах контролировать.
Как это называется? Та часть мозга? Думай… Но она помнит только, что, когда эта крошечная часть мозга ощущает угрозу, она переписывает сознание, так что тело направляет всю энергию на защиту от угрозы.
Проблема в том, что остальные части мозга практически отключаются. Например, кора – главный центр принятия решений и оценки ситуации – работает неполноценно, и становится невозможным придумать лучший выход из трудного положения.
Она слышит другой звук.
Расстегивают молнию? Какой-то шорох.
Адель нервно сглатывает. Что он делает?
Думай, снова говорит она себе. Думай. Еще есть время… пока ты не видишь его, ты еще можешь выпутаться…
И лишь чувствуя на себе его руки, Адель понимает, что напрасно закрыла глаза, что все равно утратила способность думать, сама того не замечая. Закрыв глаза, она лишь упростила ему задачу, лишила себя последнего шанса сбежать, пусть и крохотного.
Да. Страх сделал свое черное дело.
Поначалу Адель ничего не чувствует. От холода и усталости кожа онемела.
А потом она ощущает нажим. Правое бедро сдавливают пальцы. Но настоящие ощущения приходят, лишь когда острый металлический кончик иглы прокалывает кожу и оказывается в мышце.
Резкая боль.
Адель брыкается и кричит. Она открывает глаза, но ничего не видит. Ее уже поглотила тьма. Непроницаемая темнота обволакивает все вокруг.
13
– Прошу тебя. – Догнав Элин, Уилл хватает ее за руку. – Вернись.
– Не могу.
Качнувшись на каблуках, Элин снова чувствует, что вот-вот накатит паника.
– Элин. – Уилл крепче сжимает ее руку. – Если ты будешь сбегать каждый раз, когда мы обсуждаем важные вещи, то какой смысл оставаться
Элин смотрит на него. Лицо Уилла раскраснелось от злости, но глаза за стеклами очков излучают тепло. Элин охватывает чувство вины. Он же просто заботится о ней. Хочет поговорить, это ведь нормально, правда? И она сама должна стать… попробовать стать нормальной – ради Уилла.
Она кивает и возвращается вместе с ним к столу.
Когда они снова садятся, Уилл легко касается ее руки.
– Хочешь об этом поговорить?
– Да. – Элин колеблется. Ей не хочется снова затевать ссору, но слова начинают литься, прежде чем она успевает их остановить. – Уилл, ты был не прав, когда так говорил. Я стараюсь. Посмотри на нас…
– Ты старалась, но в последние месяцы перестала. Прошлое как затор на дороге. Ты не желаешь выходить из дома, разве что на пробежку, больше ни с кем не общаешься. – Он ненадолго умолкает. – А знаешь, как-то ночью я слышал, как ты разговаривала. Звала Сэма. Я думал, что ты пытаешься пережить это, Элин. Горе. Что тебе становится лучше.
Элин впитывает его слова. Лучше? Как ей может стать лучше? Горе по Сэму по-прежнему внутри, в каждой клеточке ее тела.
Элин не знает, как это пережить. Как вообще можно изъять человека из жизни, когда вы неразрывно связаны?
Она понимает, как это тяжело для Уилла – он хочет увидеть какой-то прогресс, какой-то знак, что она переступит через прошлое, если не сейчас, то в скором времени. Порой Элин гадает, не рассматривал ли ее Уилл как своего рода проект, когда они только познакомились, вроде старого здания, которое нужно обновить. Небольшое изменение дизайна, последний рывок, окончательная установка, и вот она уже сверкает как новенькая. Вот только она не сверкает, по крайней мере пока, а вечно не вписывается в его расписание, а этого Уилл терпеть не может.
– Это меня пугает, Элин. Как далеко все может зайти. – Уилл смотрит на нее. – Твоя работа… Они не будут ждать тебя вечно, ты же знаешь, да?
«Я знаю, – хочется сказать ей, – но не уверена, что способна и дальше работать детективом».
Элин все твердит себе, что стоит только докопаться до истины, узнать, что случилось в тот день, когда погиб Сэм, и все встанет на свои места, она сможет двигаться дальше. Но что, если нет? Если она навсегда останется такой?
К горлу подкатывают рыдания и прорываются наружу не то икотой, не то всхлипом.
Уилл сжимает ее плечо.
– Слушай, мне не следовало этого говорить. Мы оба устали. – Он тянется за своим бокалом. – Ты перебирала мамины вещи, потом мы целый день ехали, и вдобавок еще и это.
Он прав. Последние два вечера Элин допоздна копалась в материнских вещах. Каждый предмет – книги, одежда, выцветшие фотографии в рамках – навевал воспоминания, и Элин чувствовала себя такой одинокой и брошенной на произвол судьбы. После смерти матери прошло больше полугода, но горе было еще совсем свежим.