Сандаловое дерево
Шрифт:
Мы остановились, чтобы Билли вылез, и оборвыш тоже остановился. Он уже был в нескольких шагах от нас, стоял, широко расставив костлявые ноги, остальные дети сгрудились за его спиной. И тут я увидела, что мальчишка смотрит вовсе не на Билли, а на Спайка.
Я забрала у Билли фотоаппарат, повесила себе на шею, кляня себя за то, что мы отправились бродить по деревне, точно безмозглые туристы. Крепко ухватив Билли за руку, я потянула его дальше, попыталась перейти на бег, но семенящие шажки Билли не позволили этого сделать. Я слышала, как приближается ватага,
— Что здесь происходит?
Из-за плеча Эдварда выглянула Лидия:
— Мы можем вам помочь?
Господи, как же глупо признаваться, что я испугалась горстки детишек.
— Понимаете… я… — забормотала я. — Ничего серьезного. Они ведь всего лишь дети.
Эдвард вновь взглянул на них и процедил сквозь зубы:
— Клятые ниггеры, вот кто они.
— Ради бога, Эдвард!
Я вздрогнула от отвращения. По лицу Билли я поняла, что он понял эти гнусные слова. Мне была ненавистна сама мысль о том, что придется ехать с этим фанатиком. Но на иную помощь рассчитывать не приходилось.
Билли поглядывал то на тонгу, то на мальчика, который подошел вплотную, пока я рассказывала Лидии и Эдварду о граффити и толпе у дома. Грязные пальцы мальчишки коснулись ковбойской шляпы Спайка.
— Отстань, — сказал Билли, и оборвыш отпрянул.
— Хорошего мало, — буркнул Эдвард. — Позвольте отвезти вас домой. — Я глянула на машинку Билли, и он добавил: — Да оставьте эту чертову игрушку.
Бросив еще один взгляд на лица детей, я пробормотала:
— Да-да, конечно.
Я повернулась к Билли как раз в тот момент, когда оборванец схватил Спайка за голову.
— Нет! — завопил Билли, но мальчишка, вырвав Спайка, уже улепетывал прочь.
Я хотела подхватить Билли и затолкать в повозку, но он вырвал руку и бросился за грабителем. Перегородив Билли дорогу, мальчишки сбили его с ног. По земле покатился визжащий клубок из детских тел, я бросилась вперед, разбрасывая орущих мальчишек в стороны, словно тряпичные куклы. Билли лежал на земле, я склонилась над ним, а дети унеслись за своим предводителем с демоническим, как мне почудилось, хохотом. Лицо и руки Билли были перепачканы, рубашка порвана, из ссадин на локтях сочилась кровь.
Я попыталась поднять его, но он оттолкнул меня:
— Пусти! Спайк!
Слезы на лице мешались с грязью, я прижала сына к себе, глядя, как убегают оборванцы. Потрясая кулачком, Билли вопил им вслед:
— Клятые ниггеры!
Я зажала ему рот ладонью и впихнула в двуколку, но он все бился в яростных конвульсиях. Искаженное лицо, перепачканное, мокрое от слез и соплей, пугало, прежде невинные глаза свирепо сверкали. Грязно выругавшись, Эдвард забросил в двуколку нашу коляску. Лидия сидела прямо, глядя в одну
Я попросила Эдварда отвезти нас на телеграфную станцию. Я нуждалась в Мартине как никогда — несмотря на отчуждение, несмотря на то, что он наверняка разозлится, узнав, что я потащила Билли в деревню. В тот момент один лишь его вид мог меня утешить, один лишь звук его голоса мог приободрить меня и успокоить Билли. Возможно, связывавшие нас узы уже не те, что прежде, но они все еще есть. Лошадь, похрапывая, легким галопом двинулась к Симле, сердитые крики Билли мало-помалу перешли в горестные всхлипывания.
У телеграфной станции Эдвард помог нам выбраться из тонги, выгрузил коляску Билли, запрыгнул обратно и заботливо обнял за плечи Лидию, которая за всю поездку так и не пошевелилась и не открыла рта. Казалось, Эдвард уже забыл обо мне и Билли. Бережно придерживая жену, словно та была инвалидом, он прошептал что-то ей на ухо и резко приказал кучеру везти их домой. Я вспомнила, как Лидия осуждала меня за то, что я привезла Билли в Индию. Она все опасалась, что с ним может что-то случиться здесь, но, когда ее опасения оправдались, словно впала в оцепенение, в кататонический ступор. И я поняла, что с Лидией не все так просто, как казалось на первый взгляд, но обдумывать было некогда — на руках у меня всхлипывал Билли.
Я толкнула дверь телеграфной станции, прижимая к себе плачущего сына, уткнувшегося лицом мне в шею. На телеграфе царила обычная рабочая суматоха — гул голосов, грохот пишущей машинки, трезвон телефона. Мартина я увидела у дальней стены — он сидел в углу, склонившись над открытой книгой. Стол был завален рукописными листами. Один карандаш торчал у Мартина за ухом, второй зажат между зубами, третьим он писал.
Я переступила порог, и по комнате прокатился предупреждающий ропот. Мартин поднял голову, и лицо его мгновенно вспыхнуло от гнева. Заметив отца, Билли закричал:
— Клятые ниггеры украли Спайка!
Пишущая машинка смолкла, разговоры прервались, карандаш выпал у Мартина изо рта. Он быстро подошел к нам, потрепал Билли по грязной щеке и молча забрал у меня сына. Внимательно осмотрев несчастное, мокрое лицо нашего малыша, его разбитые до крови локти, муж повернулся ко мне:
— Что случилось?
— Мартин, прошу тебя… — прошептала я.
— Что. Случилось.
Делая вид, что не слушают, окружающие бросали на нас быстрые, косые взгляды.
— Мы просто пошли в деревню, но…
По мере моего рассказа лицо Мартина все больше и больше ожесточалось. Когда я закончила, он наградил меня взглядом, от которого у меня заныло под ложечкой. Вытерев Билли лицо, он сказал:
— Все будет хорошо, сын. Не плачь, папа с тобой.
— П-па, эти к-клятые ниггеры забрали Спайка.
— Не говори так.
Билли разрыдался.
— П-па, ты заберешь у них Спайка?
— Посмотрим. А сейчас — успокойся.
— Ты побьешь их? — Он весь дрожал. — Ты ведь заберешь Спайка и побьешь клятых ниггеров?