Санин (сборник)
Шрифт:
За те несколько дней, которые прошли со времени его неудачного объяснения с Лидой Саниной, Новиков немного успокоился. Ему стало казаться, что отказ был случайным, что он сам виноват в нем, не подготовив Лиду. Но все-таки ему было мучительно стыдно и неловко ходить к Саниным. Поэтому он старался видеться с Лидой не у них, а будто случайно встречаясь с нею то у знакомых, то на улице. И оттого, что Лида, жалевшая его и чувствовавшая себя как будто виноватой, была с ним
– Вот что, господа, – сказал он, когда они уже уходили, – давайте-ка устроим пикник в монастыре… А?
Загородный монастырь был обычным местом прогулок, потому что стоял на горе, в красивом привольном и речном месте, недалеко от города, и дорога туда была хороша.
Ляля, больше всего на свете любившая всякий шум, прогулки, купанье, катанье на лодке и беготню по лесу, с увлечением ухватилась за эту мысль.
– Непременно, непременно… А когда?
– Да хоть и завтра! – ответил Новиков.
– А кого же мы пригласим еще? – спросил Рязанцев, которому тоже понравилась мысль о прогулке. В лесу можно было целоваться, обниматься и быть в раздражающей близости к телу Ляли, которое остро дразнило его своей свежестью и чистотой.
– Да кого… Вот нас… шестеро. Позовем Шафрова.
– Это кто же такой? – спросил Юрий.
– Юный студиозус один тут есть такой.
– Ну… а Людмила Николаевна пригласит Карсавину и Ольгу Ивановну.
– Кого? – опять переспросил Юрий. Ляля засмеялась.
– Увидишь! – сказала она и загадочно выразительно поцеловала кончики пальцев.
– Вот как, – улыбнулся Юрий, – посмотрим, посмотрим… Новиков помялся и неестественно равнодушно прибавил:
– Саниных можно позвать.
– Лиду непременно! – воскликнула Ляля не столько потому, что ей нравилась Санина, сколько потому, что знала о любви Новикова и хотела сделать ему приятное. Она была очень счастлива своей любовью, и ей хотелось, чтобы и все вокруг были так же счастливы и довольны.
– Только тогда придется и офицеров звать, – язвительно вставил Иванов.
– Что ж, позовем… чем больше народу, там лучше. Все вышли на крыльцо.
Луна светила ярко и ровно. Было тепло и тихо.
– Ну ночь, – сказала Ляля, незаметно прижимаясь к Рязанцеву.
Ей не хотелось, чтобы он уходил. Рязанцев крепко прижал ее круглую теплую ручку локтем.
– Да, ночь чудная! – сказал он, придавая этим простым словам особенный, только им двоим понятный смысл.
– Да будет ей благо, – басом отозвался Иванов, – а я спать желаю. Покойной ночи, синьоры!
И он зашагал по улице, размахивая руками, как мельница крыльями.
Потом ушли Новиков и Семенов. Рязанцев долго прощался с Лялей под предлогом совещания о пикнике.
– Ну, бай, бай, – шутя, сказала Ляля, когда он ушел, потянулась и вздохнула, с сожалением покидая лунный свет, теплый ночной воздух и то, к чему они звали ее молодое, цветущее тело.
Юрий подумал, что отец еще не спит и что если они останутся вдвоем, то неприятное и ни к чему не ведущее объяснение будет неизбежным.
– Нет, – сказал он, глядя в сторону, на голубоватый туман, тянущийся пеленой за черным забором над рекой, – я еще не хочу спать… Пойду пройдусь.
– Как хочешь, – отозвалась Ляля тихим и странно нежным голосом. Она еще раз потянулась, зажмурилась, как кошечка, улыбнулась куда-то навстречу лунному свету и ушла. Юрий остался один. С минуту он неподвижно стоял и смотрел на черные тени домов и деревьев, казавшиеся глубокими и холодными, потом встрепенулся и пошел в ту сторону, куда медленно ушел Семенов.
Больной студент не успел уйти далеко. Он шел тихо, согнувшись и глухо покашливая, и его черная тень бежала за ним по светлой земле. Юрий его догнал и сразу заметил происшедшую в нем перемену: во все время ужина Семенов шутил и смеялся едва ли не больше всех, а теперь он шел грустно, понуро, и в его глухом покашливании слышалось что-то грозное, печальное и безнадежное, как та болезнь, которою он был болен.
– А, это вы! – рассеянно и, как показалось Юрию, недоброжелательно сказал он.
– Что-то спать не хочется. Вот, провожу вас, – пояснил Юрий.
– Проводите, – равнодушно согласился Семенов.
Они долго шли молча. Семенов все покашливал и горбился.
– Вам не холодно? – спросил Юрий, так только, потому что его начинало тяготить это унылое покашливание.
– Мне всегда холодно, – как будто с досадой возразил Семенов.
Юрию стало неловко, точно он нечаянно коснулся больного места.
– Вы давно из университета? – опять спросил он. Семенов ответил не сразу.
– Давно, – сказал он.
Юрий начал рассказывать о студенческих настроениях, о том, что среди студентов считалось самым важным и современным. Сначала он говорил просто, но потом увлекся, оживился и стал говорить с выражением и горячностью.
Семенов слушал и молчал.
Потом Юрий незаметно перешел к упадку революционного настроения среди масс. И видно было, что он искренно страдает о том, что говорит.
– Вы читали последнюю речь Бебеля? – спросил он.
– Читал, – ответил Семенов.