Санин (сборник)
Шрифт:
– Ага-а! – протянул Иванов и комически почесал затылок.
– Но это впоследствии… сначала мы не будем ставить себе таких широких…
– Или узких, – подсказала своим странным тоном Дубова.
– …задач, – притворяясь, что не слышит, продолжал полный Гожиенко, – а начнем с выработки программы чтений, чему я и предлагаю посвятить сегодняшнее собрание.
– Соловейчик, а ваши рабочие придут? – спросила Дубова.
– А как же! – подскочил к ней Соловейчик, сорвавшись с места, точно его укусили. – За ними же пошли!
– Соловейчик, не визжите! –
– Да они уже идут, – отозвался Шафров серьезно и внимательно, даже со священнодействующим выражением слушавший, что говорит Гожиенко.
За окном послышался скрип калитки и опять хриплый лай собаки.
– Идут, – выкрикнул Соловейчик с необъяснимым восторгом и порывисто выскочил из комнаты.
– Су-лтан… ту-бо-о! – пронзительно закричал он на крыльце.
Послышались тяжелые шаги, голоса и кашель. Вошел низенький, очень похожий на Гожиенко, но чернявый и некрасивый студент-технолог, а за ним смущенно и неловко прошли два человека с черными руками в пиджаках поверх грязных красных рубах. Один был очень высокий и очень худой, с безусым бескровным лицом, на котором многолетнее родовое недоедание, вечная забота и вечная злоба, затаенная в глубине сдавленной души, положили мрачную и бледную печать. Другой выглядел силачом, был широкоплеч, кудряв и красив и смотрел так, точно мужицкий парень, впервые попавший в городскую, чужую и еще смешную ему обстановку. За ними боком проскользнул Соловейчик.
– Господа, вот… – начал он торжественно.
– Да ну вас, – по обыкновению оборвал его Гожиенко. – Здравствуйте, товарищи.
– Писцов и Кудрявый, – представил их студент-технолог. И всем показалось странным, что Писцовым оказался бородатый и красивый силач, а Кудрявым – худой и бледный рабочий.
Они, тяжело и осторожно ступая, обошли всю комнату, и, не сгибая пальцев, встряхивали руки, которые большинство протягивало им как-то особенно предупредительно. Писцов смущенно улыбался, а Кудрявый делал длинной и тонкой шеей такие движения, точно его душил ворот рубахи. Потом они уселись рядом у окна, возле Карсавиной, сидевшей на подоконнике.
– А отчего Николаев не пришел? – недовольно спросил Гожиенко.
– Николаев не может-с, – предупредительно ответил Писцов.
– Пьян Николаев вдрызг, – сумрачно и отрывисто, быстро двигая шеей, перебил Кудрявый.
– А… – неловко кивнул головой Гожиенко.
Его неловкость почему-то показалась противной Юрию Сварожичу, и сразу он почувствовал в полном студенте своего личного врага.
– Благую часть избрал, – заметил Иванов. Собака залаяла на дворе.
– Еще кто-то, – сказала Дубова.
– Уж не полиция ли? – притворно небрежно заметил Гожиенко.
– А вам ужасно хочется, чтобы это была полиция, – сейчас же отозвалась Дубова.
Санин посмотрел в ее умные глаза на лице некрасивом, но все-таки мило окаймленном светлой косой, спущенной через плечо, и подумал: «А славная девушка!»
Соловейчик хотел метнуться, но вовремя испугался и притворился, будто он хотел взять папиросу со стола.
Гожиенко заметил его движение
– Экой вы надоедливый, Соловейчик!
Соловейчик густо покраснел и заморгал глазами, на мгновение ставшими грустными и задумчивыми, точно в его робкой и затуманенной голове наконец мелькнула мысль о том, что его желание всем услужить и помочь вовсе не заслуживает таких резких обрываний.
– Да оставьте вы его в покое! – с досадой сказала Дубова. В комнату быстро и шумно вошел Новиков.
– Ну вот и я! – сказал он, радостно улыбаясь.
– Вижу, – ответил ему Санин.
Новиков конфузливо улыбнулся и, пожимая руку, торопливо и точно оправдываясь, шепнул ему:
– У Лидии Петровны гости.
– А!..
– Ну что ж, мы так и будем разговоры разговаривать? – сумрачно спросил технолог.
– Начнем, что ли…
– А разве еще не начинали? – обрадованно спросил Новиков, пожимая руки рабочим, которые торопливо вставали ему навстречу.
Им было неловко, что доктор, который в больнице на приеме обращался с ними свысока, подает им руку, как товарищ.
– Да, с вами начнешь! – сквозь зубы неприятно проговорил Гожиенко.
– Итак, господа, нам всем, конечно, хотелось бы расширить свое миросозерцание, и так как мы находим, что лучший способ для самообразования и саморазвития есть систематическое чтение сообща и обмен мнений о прочитанном, то мы и решили основать небольшой кружок…
– Тэк-с, – вздохнул Писцов, весело оглядывая всех блестящими черными глазами.
– Вопрос теперь в том: что именно читать?.. Может быть, кто-нибудь предложит приблизительную программу?
Шафров поправил очки и медленно встал, держа в руках какую-то тетрадку.
– Я думаю, – начал он сухим и скучным голосом, – что наши чтения необходимо разделить на две части. Несомненно, что всякое развитие слагается из двух элементов: изучения жизни в ее эволюционном происхождении и изучения жизни как таковой…
– Шафров говорит поскладнее, – отозвалась Дубова.
– Первое достигается путем чтения книг научно-исторического характера, а второе – путем чтения художественной литературы, которая вводит нас внутрь жизни…
– Если мы будем говорить таким образом, то все заснем, – не унималась Дубова, и ласковая насмешка веселым огоньком загорелась у нее в глазах.
– Я стараюсь говорить так, чтобы всем было понятно… – возразил Шафров кротко.
– Ну, Бог с вами… говорите, как умеете… – махнула рукой Дубова.
Карсавина тоже ласково стала смеяться над Шафровым и от смеха закидывала назад голову так, что показывала полную белую шею. Смех у нее был звучный и контральтовый.
– Я составил программу, но читать ее, может быть, скучно, – взглядывая на Дубову, заторопился Шафров, – а потому предложу только для начала и «Происхождение семьи», и параллельно Дарвина, а из беллетристики – Толстого…
– Конечно, Толстого! – самодовольно согласился длинный фон Дейц, закуривая папиросу.
Шафров почему-то подождал, пока папироска задымилась, и методично продолжал: