Санитар каменных джунглей
Шрифт:
Гром грянул, когда пригласили для опознания Карпова. Афанасий Гермогенович сходу заявил, что гражданин Уваров не кто иной, как его бывший сосед Николай Викентьевич Силин.
Все сидевшие в комнате отбили колени упавшими челюстями. Мы ожидали чего угодно, но только не этого.
В следующие допросы следствию удалось установить, что Силин, как он сам утверждал, попал в сложную ситуацию. Он занял крупную сумму денег, пытаясь заниматься коммерцией, не смог вовремя вернуть долг и его поставили на счётчик. Как бы он выкрутился - бог его знает, но тут он нашёл случайно паспорт. И решил начать вторую жизнь.
Он
Над ним теперь не висел долг, он мог не беспокоиться о хлебе на сущном, поскольку имел достаточно денег, что позволяло ему снимать комнату, которой он был вполне доволен.
Что было самым главным для Силина, так это то, что с него сами собой снялись все ограничения, которые накладывал на него несправедливый диагноз психиатрической больницы.
Силин, казалось, ничего не скрывал, во всём был предельно откровенен, но хотя бы малейшую свою причастность к Санитару отрицал начисто. Пакет с противогазом, химикатами, оружием и записками у себя в квартире категорически отрицал, хотя не отрицал своих мыканий по инстанциям в поисках справедливости. Но заявлял, что если и были у него мысли самому учинить суд и восстановить справедливость, то они так и остались мыслями, а после нескольких пребываний в психушке он понял всю безнадёжность своих стараний добиться справедливости законным путём и постарался позабыть обо всём, что было с этим связано..
Кому он об этом рассказывал? Кому-то в больнице, конечно, кое-что знали соседи, ему же приходилось как-то объяснять свои пребывания в психушках.
Его пытались растрясти конкретнее, кому в больнице он мог рассказывать, но Силин не мог вспомнить, как видно был у него какой-то психологический выключатель, который блокировал его память о психушке, оберегая его от саморазрушения.
Так что допросы шли день за днём. Но никаких просветов не пред виделось. Силин твёрдо и последовательно стоял на своём. К тому же целый ряд преступлений, совершённых Санитаром, приходился на то время, когда Силин был либо в отъездах, которые он мог подтвердить, либо в больнице.
Его, скорее всего, уже выпустили бы под подписку о невыезде, если бы не два момента, которые серьёзно подрывали веру в искренность его показаний. Во-первых он не мог толком объяснить, где находился и чем занимался те два года, когда Санитар прервал свой чёрный список. И во-вторых, с тех пор как его арестовали, про Санитара не было ни слуху, ни духу.
Что и говорить, это было серьёзными аргументами, чтобы подорвать веру в его показания. Но и против него ничего конкретного предоставить не могли. Всё шло к тому, что его скоро пришлось бы освобождать в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом. Правда, Лебедев был почти уверен, что ему удастся добиться содержания под стражей Силина - Уварова на месяц, но что бы это могло изменить в следствии, пока было непонятно.
Словом, Лебедев дни и ночи пропадал в прокуратуре, допрашивая свидетелей и очевидцев, а мы, не решаясь беспокоить его звонками, изнывали в неведении.
Глава двадцать седьмая
Прошло почти две недели со дня ареста Силина, а результаты были всё те же. Капранов ходил мрачнее тучи. Он даже выпросил у Лебедева разрешения поговорить с Силиным с глазу на глаз пятнадцать минут. Лебедев разрешил, предупредив, чтобы безо всякого рукоприкладства. Капранов громко обиделся и клятвенно обещал, предложив даже надеть на него наручники, если ему не доверяют. До наручников дело, конечно, не дошло, но и от беседы толку не было. Капранов вы шел через десять минут, сокрушённо разводя руками. Ничего другого, собственно, никто и не ожидал, но всё же...
После этого Капранов совсем погрузился в себя. Тут ещё случилась новая мелкая неприятность. У Капранова потребовали взятку. Он пошёл продлить разрешение на ношение оружия, и какой-то чиновник, разложив по столу бумаги, дал ему более чем откровенно понять, что без мзды он ничего для Капранова делать не будет. У него, мол, дважды изымался пистолет, и этого вполне достаточно для того, чтобы отказать ему в разрешении на ношение нарезного оружия.
Капранов с трудом сдержался и спросил чиновника в лоб:
– Сколько?
– Пятьсот тысяч, - развёл руками чиновник.
– Стандарт.
Подполковник пришёл домой совсем удручённый и рассказал мне о чиновнике. Я был склонен дать, а что делать? Но Капранов рассудил всё по-своему. Он позвонил Михайлову.
Михаила Андреевича вызвали в прокуратуру, попросили написать официальное заявление и выдали ему пятьсот тысяч рублей, заранее помеченных определённым способом. После этого его долго инструктировали, поскольку захват в момент взятки - дело чрезвычайно тонкое, требуется особая, почти ювелирная работа. Когда согласовали все детали, подполковник ехал домой в метро, потому что отправился в прокуратуру без машины, поленившись ехать на заправку.
Он возвращался домой поздним вечером в почти пустом вагоне метро и от нечего делать рассматривал рекламные листовки, которыми были буквально заклеены стенки вагона.
И почему-то он приклеился взглядом к одной из них, рекламирующей РЕН ТВ. Листовка гласила:
Ты смотришь РЕН ТВ?
Ты знаешь, что его можно смотреть в Москве?
Тогда знай!
И не будь жадинойскажи соседу!
Капранов ехал и смотрел в эту рекламу, сам не понимая, что его так загипнотизировало в ней. Реклама как реклама, были и покруче, и поинтереснее, и поярче.
А когда до него дошло - он встал и вышел из поезда, пересев на обратное направление, и приехал совсем не на ту станцию, на которую ехал сначала.
Мне он позвонил только уже стоя перед тем самым домом, в который собирался зайти.
– Артур, я сейчас пойду брать Санитара. Я, кажется, нашёл его.
– Вы шутите, Михаил Андреевич?!
– Отнюдь, Артур. Я совершенно серьёзен.
– Но вы же даже оружие дома оставили.
– Вот это и хорошо. Ты слушай меня внимательно. От этого может зависеть моя жизнь. Мне нужно чуть-чуть времени, чтобы успеть сделать то, что я задумал. Понимаешь, у нас ничего нет против него. Абсолютно. Но я уверен, что это - он. Если я скажу о своих подозрениях, нам придётся ждать, когда он совершит преступление, или попытается его совершить.