Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах
Шрифт:
Как это обычно бывает с судьбами великих мира сего, знамениям предшествовали предсказания. Генерал А. П. Ермолов в своих воспоминаниях рассказывает о неком костромском монахе Авеле, который однажды за столом у тамошнего губернатора предсказал год, день и час кончины императрицы. Об этом стало известно в столице. С Авелем лично беседовал генерал-прокурор граф Самойлов, но решил, что перед ним обыкновенный юродивый, и словам его особого значения не придал. Но Екатерине, все-таки, доложил. По свидетельству современников, императрица впала в истерику и приказала заточить Авеля в Шлиссельбургскую крепость. Екатерина скончалась скоропостижно 6 ноября 1796 года, точно в день, указанный опальным монахом. Забегая несколько вперед, скажем, что Авель после этого был выпущен. Оказавшись на свободе, он стал предсказывать дату смерти нового императора.
Но вернемся к трагическим событиям ноября 1796 года. Едва столица оправилась от траурных дней прощания и похорон, как по Петербургу поползли слухи о подробностях смерти великой императрицы. Злые языки утверждали, что Екатерина умерла в «тот исторический момент, когда находилась на судне». Эти сплетни будто бы находили свое подтверждение. Говорили, что небезызвестный бывший любовник Екатерины Станислав Понятовский, став королем Польши, якобы подарил русской императрице золотой трон. К тому времени отношения с Польшей были более, чем натянутыми. Екатерина восприняла подарок как оскорбление и, желая унизить бывшего любовника, приказала проделать в сиденье золотого трона отверстие и пользовалась им как унитазом. На том самом унитазе и отдала Богу душу императрица, поговаривали в народе. Говорили и о других, еще более омерзительных подробностях, чуть ли не об акте скотоложества, которого престарелая женщина просто не выдержала. Но пусть это останется на совести рассказчиков.
Легенд о «посмертной жизни» великой императрицы как будто бы не сохранилось. Память о «золотом веке Екатерины» оказалась неугодной новому царствованию. О нем старались забыть. Методов было достаточно. В том числе и корректировка внешней и внутренней политики России. Однако именно это обстоятельство однажды привело к обратному результату. В 1797 году по «настойчивому приглашению» Павла I в Петербург прибыл король Польши Станислав Понятовский, бывший в свое время любовником Екатерины II. К тому же его резиденцией стал Мраморный дворец, построенный Екатериной для другого своего фаворита, Григория Орлова. Но и это еще не все. Через несколько месяцев, в феврале 1798 года, находясь в этом дворце, Понятовский внезапно умер. Умер «так неожиданно и без всяких болезней, что возникли слухи о насильственной смерти». Вновь на короткое время Петербург погрузился в разговоры о Екатерине II.
Михайловский замок
В 1754 году в роскошном деревянном Летнем дворце, построенном Растрелли для Елизаветы Петровны на левом берегу Мойки, родился Павел I, или «русский Гамлет», как его называли впоследствии. Здесь он провел свои младенческие годы. Отсюда начинался его мучительно долгий, сорокалетний путь к престолу. Став, наконец, императором и остерегаясь жить в Зимнем дворце, где ему постоянно мерещились заговоры, склонный к болезненному мистицизму Павел, согласно преданию, заявил однажды: «Хочу умереть там, где родился». В 1797 году деревянный Летний дворец по его приказу разобрали и на его месте начали строительство замка, названного Михайловским в честь архангела Михаила.
Рождение Павла Петровича окутано плотным покровом тайны, сквозь который мы уже попытались однажды проникнуть. Имя Сергея Салтыкова нам уже знакомо. Поговаривали, будто бы он и был отцом Павла I. Но сохранилось также предание, что ребенок родился мертвым и в тот же день по приказу императрицы Елизаветы Петровны в деревне Котлы, вблизи Ораниенбаума, был найден подходящий чухонский ребенок, которым и заменили новорожденного. Все семейство этого ребенка со всеми крестьянами Котлов и пастором с семьей на другой день сослали на Камчатку, а саму деревню снесли и землю распахали.
По другой легенде, Павел был сыном императрицы Елизаветы Петровны. Будто бы, по невероятному стечению обстоятельств, и она в тот необыкновенный день родила сына и подменила им сына Екатерины. По свидетельству современников, основания для такого мифа вроде бы были: едва ребенок Екатерины появился на свет, императрица приказала его унести от родильницы. Екатерина снова увидела своего сына только через шесть недель.
Так или иначе, но по стране поползли слухи о том, что Петр Федорович собирается отказаться от своего отцовства и лишить Павла права на наследование престола. Но и мать не жаловала своего сына. А после появления внука Александра по городу поползли слухи, что она стала подумывать о передаче престола ему. Существует устное предание, будто
Еще по одной легенде, преданный императрице и любимый ею Безбородко, узнав о ее безнадежном состоянии, «сию же минуту поехал в Гатчину, где и подал запечатанный пакет Павлу». Этот секретный документ об отстранении Павла от престола подписали якобы крупнейшие государственные деятели, в том числе граф А. В. Суворов. Будто бы именно поэтому великий полководец и попал в немилость к императору.
Понятно, «безнадежное состояние» – это еще не кончина. Весь день Павел не мог оправиться после встречи с Безбородко. Едва дождался отхода ко сну. Но и ночью тревожное состояние не покидало наследника. Ему снился сон. Несколько раз один и тот же. Во сне он явственно видел, как некая незримая сила возносит его кверху. Каждый раз именно на этом месте он в смятении просыпался. Павел рассказал о сновидении Марии Федоровне. Та призналась супругу, что видела такой же сон. Боясь истолковать этот странный сон, Павел рассказал о нем некоторым особенно близким людям, но и те отмалчивались. Впрочем, может быть, опасаясь непредсказуемого и взрывного характера Павла Петровича. Все разъяснилось только к концу дня. Из Петербурга сообщили, что с Екатериной «случился апоплексический удар».
Так, с мистического сна началось царствование самого мистического императора России. Знамения и предчувствия, однажды овладев его смятенной душой, уже не отпускали его. На следующий день после воцарения в дворцовой церкви был отслужен благодарственный молебен. Согласно фольклору, протодиакон, к ужасу всех присутствовавших, провозгласил: «Благочестивейшему, самодержавнейшему, великому государю нашему императору Александру Павловичу…» Голос его резко оборвался. Он понял, что совершил непоправимую ошибку. Все затаились, ожидая развязки. Павел собрал всю свою волю в кулак и спокойно проговорил, по-солдатски чеканя каждое слово: «Сомневаюсь, отец Иван, чтобы ты дожил до того времени, когда на ектинии будет поминаться император Александр». И был прав. С монахом в тот же день случился удар, от которого он умер.
Одна из самых мучительных загадок, которую пытался разгадать Павел в первые дни царствования, – таинственная гибель отца. Пушкин по этому поводу записывает: «Не только в простом народе, но и в высшем сословии существовало мнение, будто государь жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович долго верил или желал верить сему слуху. По восшествии на престол первый вопрос графу Гудовичу: „Жив ли мой отец?“».
Еще бы! Вся просвещенная Европа не верила в естественную смерть Петра III. Уже после воцарения на престол, когда пересуды о событиях 1762 года стали потихоньку стихать, Екатерина рискнула пригласить в Петербург в качестве воспитателя своего сына французского философа-просветителя Д'Аламбера. Но тот, прочитав манифест о смерти Петра III от геморроидальных колик, согласно легенде, отказался от заманчивого предложения, сославшись на то, что он тоже страдает этой болезнью. Интересно, что его примеру будто бы последовал и Дидро, к которому Екатерина обратилась с тем же предложением.
Но вопрос: «Жив ли мой отец?» был далеко не единственным, над которыми мучился Павел Петрович. Не менее важным был и другой вопрос: «Кто мой отец?» Мы уже упоминали о встрече Павла I с Кондратием Селивановым. Встреча проходила, что называется, за закрытыми дверями, и потому окружена легендами. Согласно одной из них, Павел напрямую спросил Селиванова: «Ты мой отец?» Известно, что Кондратий Селиванов выдавал себя одновременно и за Иисуса Христа, и поэтому ответил витиевато: «Греху я не отец. Прими мое дело, оскопись, и я признаю тебя своим сыном».