Саня Дырочкин — человек общественный
Шрифт:
— За какой? — закричали мы хором.
— Он уже работает в счёт будущего года, на одиннадцать месяцев опережает планы. Получается, что живём сегодня, а детали даём за послезавтра.
— Здорово! — восхитился Севка. — Готов спорить, что если бы так можно было в школе, я бы учился уже в девятом классе!
— Вечно хвастаешь, Байкин, — сказала Люська.
— В школе главное учиться хорошо, — напомнил Пётр Петрович.
— Знаем! — закричали ребята. — Но нам бы хотелось побыстрее!
По железной лесенке, нависшей
— Здесь мозг цеха, — коротко сказал Пётр Петрович, показывая на кабинет. — Инженеры, экономисты, начальник.
У обитой коричневой кожей двери с табличкой «МУЗЕЙ» Пётр Петрович остановился.
— А сюда я приглашаю вас поговорить и подумать.
Он открыл комнату и пропустил нас. В центре стоял стол и стулья, на стенах фотографии и таблицы, справа и спереди — стеллажи, как в библиотеке. Но только вместо книг — разнообразные детали, продукция цеха.
Шум станков здесь не слышен.
Мальчишки бросились к деталям, а девчонки, конечно, к картинкам.
— А вот Пётр Петрович! — узнала фотографию Майка.
Люська подошла к ней, поглядела.
— Вроде бы папа, а вроде не он… — засомневалась она.
На карточке у станка стоял хмурый и очень серьёзный подросток. Он точил снаряд, а за его спиной у другого станка работал старик, и что-то похожее, как мне показалось, было между ними.
— Нет, это не я, — покачал головой Пётр Петрович. — Этот подросток мой папа, Люсин — дедушка, тоже Удалов Пётр Петрович.
— Дедушка?! — удивилась Люська. — А что же он такой молодой?
— Все когда-то бывают молодыми, — засмеялся Пётр Петрович. — В сорок втором моему отцу было пятнадцать, а видите, каким он кажется взрослым! Он вытачивает снаряд, а рядом уже стоит готовый с надписью: «За Ленинград!».
Каждому хотелось получше рассмотреть этот блокадный снимок! Здорово Удалов трудился! Стружки били фонтаном! Удалов хорошо понимал, как нужен его снаряд для победы.
— За труд твой дедушка, Люся, вот этот мальчик, хмурый и голодный, был награждён в сорок третьем году медалью «За оборону Ленинграда», самой лучшей, самой дорогой медалью для всех ленинградцев.
Люська с гордостью взглянула на Севку:
— Видал, Байкин?!
— Ну и что? — Севка пожал плечами. — Я тебя поздравляю. Но наш орден больше.
А Пётр Петрович уже показывал на карточке другую фигуру, что была за спиной подростка Удалова.
— А это ещё один Удалов Пётр Петрович, но его, к сожалению, давно уже нет. Он отец моего папы, значит, мой дед, а Люсин прадед. Я его никогда в жизни не видел. Он был выдающийся мастер.
— Чем же выдающийся? — спросил я.
И тогда Пётр Петрович пригласил всех к столу, чтобы рассказать поподробнее историю Удаловых.
— Знаете ли вы, что такое династия? — начал он.
— Знаем, — закричал умный Севка. — Это семья баронов, графов и даже царей!
— Ну, царей и графов у нас давно уже нет, а династии остались. Только теперь мы говорим о династиях рабочих. Вот и у нас династия Удаловых!
Всем было интересно послушать Петра Петровича, но особенно разволновалась Люська.
Она, оказывается, тоже ничего про свою династию не слыхала.
— Удалов Пётр Петрович, мой прадед, самый первый из нашей династии, пришёл в город из сибирской деревни Удалихи, совсем мальчонкой. А через десяток лет выточенные им детали были отмечены высшей наградой на международной выставке в Чикаго. Это было давно, задолго до революции. Удалов-первый привёл на завод Удалова-второго, моего деда. А мой дед уже точил детали для турбин Днепрогэса. Удалов-второй тоже был Пётр Петрович, о его золотых руках не раз писали в газетах.
Мы переглянулись.
Пётр Петрович перешёл к следующему стенду.
— Удалов-второй, вон тот, с бородой, умер в блокаду, в сорок втором, прямо в цехе.
Пётр Петрович вздохнул.
— …В сорок третьем в цех приехали командиры с фронта. Вошли и поразились: у станков работали оголодавшие блокадные ребятишки. «А где же рабочие?!» — спросили командиры. «Мы рабочие, — ответили дети. — А наши отцы на фронте».
В музее стало тихо.
И вдруг Севка обернулся к Удаловой и, вздохнув, признался:
— Я был неправ, Люся. Медаль твоего дедушки тоже серьёзнейшая награда!
Потом мы пошли к проходной завода. Пётр Петрович остановился около обелиска с выгравированными на нём фамилиями рабочих, погибших в блокаду. Он снял шапку. И мы тоже сняли.
Среди имён я сразу отыскал имя Люськиного прапрадеда Петра Петровича Удалова, основателя династии, их главного предка.
С завода мы возвращались по набережной. Острый, пронзительный ветер резкими порывами дул вдоль Невы, заставлял нас пригибаться.
Люська держала одной рукой шапку, другой — запахивала полу пальто. Но говорить, став спиной к ветру, было удобно.
Люська в эти минуты казалась задумчивой и печальной.
— Не представляю, — вздохнула она, — что мне в дальнейшем делать?! У нас династия, а у меня, как помните, были другие планы…
— Как же! — воскликнул Севка. — Ты собиралась стать директором магазина!
— Теперь с этим покончено, — сказала Люська. — Мало ли что напридумывается в детстве.
Ветер пронёсся сквозь нас с бешеным воем, пришлось помолчать.
— С тех пор как мы потрудились в «Лисичке», я твёрдо решила стать портнихой. Но наша династия… рушит все мои планы.
— Да, — поддержал Удалову Байкин, — у тебя, Люська, вкус и всё такое. И лучше тебя никто не понимает в одежде.
Удалова с благодарностью поглядела на Севку.
— А впрочем, ничего сложного в твоём положении я не вижу! — улыбнулся обнадёживающе Байкин. — Династия — это же полный титул. Вот и пишись в дальнейшем: Удалова Людмила Петровна, портниха, дочка, внучка, правнучка и праправнучка Удаловых, знатной династии рабочих.