«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края
Шрифт:
С тех пор я каждое утро прихожу, забираю розы и в палату на каждую тумбочку ставлю. Даже врачам ставил. Вот они, грузины, какие! Еще там меня поймали как дезертира. Познакомился с капитаном, фамилию уже сейчас забыл. Я к нему ходил в гости, в форме без погон. Сходил, обратно возвращаюсь — патруль, сержант и два автоматчика.
— Ваши документы?
— Какие документы? Я из госпиталя!
— Мы ничего не знаем.
— Я офицер!
— Какой вы офицер, ни документов, ни знаков различия нет. Вы для нас не офицер.
Старший их
— Капитан, уйми своих!
— В чем дело?
— Видишь, я из госпиталя. Ходил своего товарища навестить.
— Не врешь? Ну ладно, — говорит сержанту. — Отведи его туда-то. Если он оттуда, то его там примут. А если нет, то веди сюда.
Сторож-грузин меня обругал за то, что я ушел. Патруль видит такое дело и ушел. Видите, какие грузины?! Выписался из госпиталя, документы получил о том, что к военной службе не годен в мирное время, в военное время ограниченно годен по 2-й степени.
— Как вам удалось после признания ограниченно годным вернуться обратно на фронт?
— Это длинная история. Я попал в свой родной батальон, я по газетам о нем знал. Поехал домой, а попал в батальон.
— А почему не домой? Не навоевались, что ли?
— Мне дома что делать? Дурак я был, молодой, соскучился по своим. Доехал я до Харькова хорошо, кое-как питался. Я знал, что наши войска где-то в Молдавии воюют. В эшелоны, идущие в сторону фронта, меня не пускали. Но повезло. На какой-то станции подходит эшелон, выскакивают оттуда люди поразмяться, может, купить чего — вижу, бежит капитан Терехов. Мы с ним вместе учились на спецподготовке.
— Сашка, ты откуда?
— Так и так.
— Ты куда?
— Я еду своих искать.
— Что, никто в вагон не сажает? Пошли!
Приходим в офицерский вагон.
— Товарищи офицеры, это мой однокашник. Ему с нами по пути, прошу любить и жаловать. — По дороге Терехов рассказывал, как они Севастополь брали, Сапун-гору. Время быстро прошло, тут и самогон, и все такое. До города Фалешты доехали, в Молдавии, им надо было севернее, а мне нет, распрощались. К коменданту зашел, он подсказал, в каком поселке стояла наша бригада. Пришел я в штаб бригады, документы показываю.
— Зачем ты приехал?
— Не шумите, пожалуйста, я к себе.
— Нечего там делать, там все войска укомплектованы. Ну ладно, пойдешь в резерв. Зайди в спецчасть.
Зашел туда, там спросили мое звание, награды. Говорю, что нет никаких наград.
— Как никаких? Есть. У тебя орден Красной Звезды, и ты представлен к ордену Отечественной войны.
— Не может быть, это ошибка.
— У нас ошибок не бывает.
— А где мой орден?
— В части, в батальоне. — Мне сказали, где батальон стоит.
— Ну, сейчас иди в резерв.
Прихожу в резерв ночевать, а там полковник Розанов.
— Опять ты ко мне? Ну, отдыхай, посидишь тут пока на пшенной каше.
— Товарищ полковник, разрешите мне три дня отпуска.
— А зачем?
— Да где-то в батальоне мой орден,
Он видит, что рука у меня на привязи.
— Ну, раз такое дело, то пожалуйста, тут не далеко. Но учти, сутки опоздания — сутки ареста. Двое суток — двое суток ареста. Трое суток — трибунал.
— Есть! — поворачиваюсь и отправляюсь пешком по указателю «Береза», это был наш батальон. Маленькая дощечка со словом «Береза» на перекрестке, и стрелка указывает направление. Пришел в деревню, смотрю — идет группа офицеров. Я по одной стороне улицы, они подругой. Оглянулся — наши, и среди них начальник штаба батальона Шамрай.
— Журнаков, ты откуда? Мы тебя потеряли! — А я даже письма из госпиталя не писал. — Ну, хорошо, сейчас мне некогда, получу документы в штабе, поедем вместе.
Приезжает на «виллисе»:
— Садись! — Привез в батальон.
— О, да как ты? Жив-здоров, — разговорились. На другой день вручают мне орден перед строем. Комбат тот же еще, многие солдаты меня помнят, а некоторые новые. Комбат обещал перевести из резерва в батальон. Мне 20 лет, мальчишке, да подвыпивши, товарищей встретил! Понимаете, какое у меня было настроение! Документы отправили, а там Ясско-Кишиневская операция началась, потом пошли Румыния, Бухарест, потом Венгрия, Будапешт, форсирование Дуная.
— Как вы с незажившей рукой в Румынии и Венгрии воевали?
— Так я же в атаку не ходил, на поле не разминировал. Расставлял, указывал, учил и немножко разрабатывал. Молодой был, а потом меня в Будапеште ранило, колено повредил. После попал в 92-й отдельный саперный батальон 81-й гвардейской стрелковой дивизии. Там меня контузило, и после нее я попал в танковую армию.
— Чем вам запомнились бои в Венгрии и Румынии?
— В Венгрии были страшные бои за город Дебрецен, вторую венгерскую столицу. А бои на озере Балатон? Комарно, Эстергом? А в самом Будапеште? Здания там из камня, высокие. Местные знали все проходы и маневрировали из одного места в другое. Наш Иосиф Виссарионович издал приказ: город не разрушать, артиллерию калибром больше 122 мм и авиабомбы больше 100 кг не применять. И нам приходилось их выкуривать гранатами, «сорокапятками» и 76-мм орудиями. Там мне пришлось участвовать в штурмовых группах.
— Как организовывалась штурмовая группа в Будапеште?
— У других не знаю как, у нас было так. Немцы заняли оборону в заводском секторе, и нам надо было взорвать заводскую стену. Заложили фугасы под стену, а чтобы удрать, надо чтобы зажигательная трубка горела хотя бы полминуты, а если больше времени, то немцы успеют вытащить и обезвредить заряд. Один, второй раз кладем заряды, пока бежим, немцы сверху выскакивают и обезвреживают. Мне приказали самому обеспечить подрыв — я зажигательные трубки ввернул, людей отпустил. Со мной остались человек 5, чтобы каждый по одному фугасу взорвал. Это мы ночью делали, днем бы нас перебили.