Сапер
Шрифт:
Позади меня встал старик с белым полотенцем.
— Трусы! Только об эвакуации и думают
Старик не стесняясь сплюнул на грязный пол. Очередь заворчала, но прямо высказать недовольство никто не решился.
— Товарищ Сталин что сказал на днях? Правду читали? Лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией! Как до этого был разбит Наполеон, Вильгельм…
— Гитлер это не Вильгельм! — огрызнулся кто-то из очереди. Его поддержали:
— А пакт? Кто с Адольфом расцеловывался?
— Молотов, Молотов!
— Пакт дал нам
— Херовая подготовка — очередь продолжала возмущаться — Отдали всю Прибалтику, Белоруссию. Слышали, что во Львове творится?
— Слышали, слышали… Евреев расстреливают.
— И комиссаров. Ловят партийных по всему городу.
— А ну заткнулись! — грозный дед взмахнул полотенцем — Паникеры, выблядки.
— Товарищ Сталин правильно сказал — вмешался я — Наполеон в Москве был, а потом наши войска в Париже кофе пили. Знаете как теперь там кофейни называются?
Из туалета вышел плюгавый мужичок, подтянул семейные трусы — Как?
— БистрО! Это казаки торопили официантов — Быстро, быстро…
— Лешка, гад, ты бы хоть спичку в клозете зажег, воняет…
Очередь быстро переключилась на новую тему, а я задумался, вспоминая вчерашний день.
Свадьбу мы всё же сыграли. Павловский, услышав о таком событии, взялся помочь продуктами и даже выпивкой. Я достал из кармана деньги, но он только махнул рукой:
— Я сам всё организую, потом сочтемся. Сколько человек будет?
Мы с Верой посмотрели друг на друга. Знакомых у нас здесь — раз, два — и обчелся. Даже не знаем, где ночевать придется.
— Берите на десяток, останется, так найдем куда пристроить, — наконец, сказала Вера. — Лишь бы мало не оказалось.
Мы вышли на улицу и не спеша пошли рука об руку. Хоть на короткое время, на несколько минут представить, что нет войны. К сожалению, притвориться получилось ненадолго. Немецкие бомбардировщики пролетели прямо над нашими головами так низко, что казалось — вот-вот и они зацепят верхушки деревьев. Отбомбились по многострадальной железнодорожной станции в нескольких сотнях метров от нас и улетели. Опять с опозданием завыли сирены, побежали люди.
После налета и шаг у нас был совсем не прогулочный, да и настроение испортилось. Впрочем, до особого отдела дивизии мы добрались без приключений. Буряков уже ждал нас, чуть не притоптывая от нетерпения. Видать, плюшки за проделанную работу намечались немалые, а наша свадьба была для него мелким непонятным недоразумением. Да и что его винить? Мы с ним едва знакомы, так, случайные попутчики. Меня он повел к своему начальству, показывать товар лицом, а Вера тем временем должна была заселиться в общежитие: надо же нам где-то переночевать.
Начальником Бурякова оказался капитан госбезопасности по фамилии Голубев. Когда лейтенант заглянул к нему в кабинет, я увидел из-за его плеча, как тот, не поднимая голову, махнул рукой, разрешая зайти. Мы стояли перед его столом несколько минут, пока он перелопачивал стопку разномастных бумаг, ставя на них пометки.
На Голубеве была форма старшего батальонного комиссара. Я давно заметил, что особисты постоянно рядятся в форму других войск, не хотят светиться. Казацкие усы, темные, почти черные, которым позавидовал бы и первый маршал, не скрывали национальность капитана. Говорили, что евреи почему-то оказались весьма талантливы в чекистских делах. Хотя разницы в том, кто там тебя допрашивает: Голубев, Иванов или Лацис, нет никакой — церемониться не станет даже якут, не только латыш с евреем или русским. Кроме усов, на его голове растительности почти не было — только рыжие брови, правая была сильно меньше левой, видать, где-то сжег, да пучки волос, торчавшие из ушей.
Мои мысли прервал хозяин кабинета, наконец, управившийся с бумагами и спрятавший их в ящик стола. Вот ту я и услышал его голос — густой, тяжелый бас. Такому голосу прямая дорога в диаконы в каком-нибудь храме побольше. Хотя, конечно, Голубеву в диаконы не пробиться, разве что кантором в синагогу. Там тоже поют. Сидел со мной один кантор, соседа зарезал.
Капитан встал, поправил складку на гимнастерке на спине, подошел к нам и протянул руку. Ну, я ответил, начало хорошее. И дальше он самым официальным голосом (эх, дядя, тебе бы на плацу парадом командовать) произнес:
— Товарищ Соловьев, от лица командования выношу вам благодарность за спасение знамени отряда!
— Служу Советскому Союзу! — произнес я положенный ответ.
— А за документы — от меня лично, да и от всей нашей службы, отдельное спасибо. Вы даже не можете представить, насколько они важны! Ну, а с диверсантами и вовсе как в кино получилось! Прямо бери и снимай фильм.
А мне что? Хорошо, если так. Еще раз про Советский Союз сказал, мне не тяжело. Ну, а дальше меня хвалили, я старался вспомнить всех причастных, особенно погибших. А вдруг и им что-то с этого перепадет? Может, вдовам какой крупы килограмм лишний насыпят.
Голубев нас вскорости отпустил, передав на попечение Бурякову. Оказалось, карьера лейтенанта и вправду пошла в гору. Вместе с нами он завтра отправляется в Киев. Да и что здесь делать: через три дня немцы займут Житомир без боев. Наши отойдут, они зайдут. Вот и управление Юго-Западного фронта уже уехало.
Мы вышли из кабинета, и я притормозил начавшего набирать скорость Бурякова.
— Пока мы тут, рядом с печатями и бланками, давайте-ка оформим мне и Вере Андреевне командировки в Киев. А то ходим как, извините за слово, дезертиры какие-то. Любой патруль задержать может.