Сапфировая королева
Шрифт:
– А в последнее время… допустим, после моего появления здесь… больше никто из подручных Хилькевича не погиб при странных обстоятельствах?
Половников пристально поглядел на нее.
– Вы полагаете, – наконец проговорил он, – что кто-то убивает людей Хилькевича одного за другим, желая ослабить его позиции, дабы занять его место? Решил использовать ваш приезд и…
– Дело в том, – объяснила Амалия, – что дохлая ворона появляется в нашем деле не первый раз. Один человек уже упоминал прежде, что Хилькевич получал ворону или ворон еще до гибели Пятирукова.
– Это
– Что еще за знак? – повернулась к нему молодая женщина.
– По-моему, он был в ходу у атаманов разбойничьих шаек в прошлом веке, – небрежно ответил Рубинштейн. – Дохлая ворона – предупреждение, что главарю не жить.
Пока баронесса совещалась со следователем и Рубинштейном, в одном из кабинетов управления востроносый молодой полицейский – один из тех, кто ездил вместе с Половниковым, чтобы задержать Пятирукова, – написал короткую записочку и вручил ее одноногому мальчишке-нищему, который полз на костылях мимо полицейского управления. Востроносый полицейский шепнул мальчишке что-то на ухо и сделал значительное лицо. Калека уныло кивнул и продолжил свой путь, но за углом отдал костыли товарищу, встал на обе ноги (откуда взялась вторая, так навсегда и осталось загадкой для истории) и припустил во весь дух. А через двенадцать с половиной минут уже входил во двор дома Виссариона Хилькевича.
Король дна прочитал записку, побурел лицом и велел сейчас же собирать людей. Заложив за спину руки, он расхаживал по большой гостиной, и глаза его горели нехорошим, стальным блеском.
Из записки Хилькевич узнал, что Валевский схвачен и что баронесса Корф завладела ожерельем. Но куда существеннее было второе сообщение – о старом друге Пятирукове и о том, в каком виде его нашли. Виссарион Сергеевич представил себе мертвого Агафона с вороной на груди, и короля дна начала обуревать такая ярость, что он был готов крушить все подряд.
Хилькевич прекрасно знал, что именно означает дохлая ворона: конец его власти, конец ему самому, конец всему. И его раздражала какая-то дешевая театральность угрозы. В конце концов, к чему подобные выходки? Можешь убить – убей, но зачем так глумиться, да еще над мертвыми?
Вася Херувим, который теперь неотлучно находился при Хилькевиче, встречал и впускал гостей. Первым прибыл Вань Ли, который жил совсем недалеко. Следом за ним появился граф Лукашевский, а последними прибыли Розалия и Жорж.
– Закрой дверь, – бросил Хилькевич Васе, – и сядь.
Вань Ли зевнул и прикрыл рот ладонью. За окнами было уже совсем темно.
– Что такое? – недовольно спросила Розалия. – Зачем нас собрали, да еще ночью?
– Ну и веселье… – отметил Жорж. – Это что, по поводу ожерелья?
– Нет, – мрачно ответил Хилькевич. – Ожерелье уже у баронессы Корф.
– Она алестовала Глуздя? – изумился китаец.
– Не совсем. Груздя отыскал Агафон и отнял у него драгоценность. Но потом ожерелье похитил варшавский молодчик, а Агафон…
Виссарион Сергеевич все-таки позаботился о том, чтобы по старой театральной привычке выдержать паузу идеальной длины. Присутствующие затаили дыхание. И тут у Хилькевича по позвоночнику пробежал
Все ждали продолжения фразы.
Кроме одного.
Никто из пришедших не подозревал, что Пятируков убит. Никто, кроме того, кто и зарезал Агафона.
Король дна в смятении отвернулся. А ларчик-то открывался до отвращения просто, господа… строил козни, подбрасывал ворон и убивал не какой-то там затаившийся враг, тать в ночи, а человек, который находился сейчас в одной с ним комнате. Человек, который знал его, Хилькевича, как облупленного; человек, который был вхож к нему дом; наконец, человек, которого ни Коршун, ни Пятируков ни капли не опасались. Убить короля дна и присвоить его власть хотел один из пятерых, сидевших в гостиной с такими напряженными лицами и ждавших, что он им скажет.
Так кто же из них? Вань Ли, он же Карен Абрамян? Юный наивный Вася, который приходится убитому, между прочим, племянником? Граф Лукашевский, известный мастер темных дел? Двуличная Розалия, которая никогда не питала к нему, Хилькевичу, даже симпатии, не говоря уже о любви? Или Георгий Аронов, он же Жорж, с виду дурак дураком и уши холодные, а на самом деле… Да точно ли он так глуп, как притворяется?
И тут Хилькевич сообразил, как ему вывести врага на чистую воду. Не то чтобы в его голове сразу же, в какие-то доли мгновения, сложился идеальный план, но он понял, какой линии ему придерживаться и как себя вести.
– Виссарион! – пробасила Розалия. – Что с тобой?
– Так что там с Агафоном? – спросил граф.
Неимоверным усилием Хилькевич заставил себя улыбнуться.
– Кажется, я говорил о Пятирукове? – хрипло пробормотал он, раздирая ворот рубашки. Дышать ему все-таки было тяжело, сказывалось колоссальное нервное напряжение последних дней. – Так вот, он убит. Его зарезали и на грудь бросили дохлую ворону.
Розалия беззвучно ахнула. Граф Лукашевский остолбенел. Вань Ли открыл рот, хотел что-то спросить, но передумал и рот закрыл.
– Валевского работа? – неожиданно спросил Вася. – Скажите, да?
– Валевского со счетов сбросьте смело, он не пойдет на мокрое дело, – парировал Жорж.
– Нет, это не он, – покачала головой Розалия. – Исключено!
– Но тогда кто? – выкрикнул Вася по-мальчишески звонким голосом, сжимая кулаки. – Кто же?
– Тот же человек, который прислал мне дохлую ворону через Сеньку-шарманщика, а потом зарезал Коршуна, – спокойно ответил Хилькевич. – Судя по всему, некто решил, что с приездом баронессы Корф настал благоприятный момент, чтобы избавиться от меня. Однако, – и тут в голосе его зазвенела угроза, – он заблуждался.
– Но, черт побери, так не может продолжаться! – вскинулся граф. – Выходит, что же, нас всех одного за другим перережут, как кур? Надо найти его и… и самому ему прописать дохлую ворону!
– Правильно, – кровожадно одобрил Жорж. – Надо его поймать и голову ему оторвать.
– Да поймать его, я думаю, дело нехитрое, – оскалился Хилькевич. – Дело в том, что тот, кто все и затеял, находится среди нас.
Вань Ли икнул и вытаращил глаза.
– Ви сельезно, Виссалион? И кто зе он?