Сапфо, или Песни Розового берега
Шрифт:
Сапфо только молча кивнула, а про себя подумала, что сама она навряд ли захотела бы жить в прославленном городе, названном в честь мудрой, совоокой богини Афины, которую она конечно же от всей души уважала и почитала, но…
Но Афина, похоже, все-таки была неспособна до конца понимать поэтов!
Однажды, по преданию, Афина в гневе бросила на землю флейту только потому, что при игре на этом инструменте у нее некрасиво искажалось лицо.
И почему-то в одном этом невольном жесте Сапфо видела для себя что-то чуждое и даже слегка
Нет, Дидамия права, что Лесбос — самое лучшее место во всем мире.
— …Да, и политики, — все больше расходилась Дидамия. — Настоящие мужчины не умеют жить без политики, и наш Фаон тоже может оказаться в центре борьбы, прославиться как оратор или известный полководец. Может быть, ему даже придется воевать с иноземцами, с варварами…
— Ах, нет, только не это, — побледнела еще больше Филистина.
— Не волнуйся, как бы ни сложилось, Фаон в скором времени начнет жить в Афинах нормальной жизнью, когда официально станет эфебом, — успокоила подругу Дидамия. — Когда Фаону исполнится восемнадцать лет, его, как и всех его сверстников, внесут в гражданские списки, и два года он будет служить в военном отряде, находясь на полном государственном обеспечении. А после первого года службы принесет клятву на верность городу и станет настоящим мужчиной.
— И потом — он там будет не один, мои друзья о Фаоне прекрасно позаботятся, — прибавила Сапфо.
— Ах, — в который раз вздохнула за сегодняшний вечер Филистина, но теперь она закрыла лицо руками и не смогла сдержать подступивших к горлу рыданий.
Ведь Филистина почти что совершенно успокоилась насчет дальнейшей судьбы Фаона, считая, что Сапфо мысленно переменила свое давнее решение, и потому сейчас к такому повороту событий оказалась совершенно не готова. Так сложилось, что как раз в тот момент, когда Фаону исполнилось ровно шестнадцать лет, его «матушка» — добрейшая молочница Алфидия — серьезно и, как потом оказалось, неизлечимо заболела.
Сапфо показалось неразумной жестокостью лишать Алфидию в этот тяжелый момент поддержки самого любимого на свете человека, которым стал для старушки Фаон, и потому отъезд юноши, разумеется, пришлось отсрочить.
Когда же спустя примерно полгода Алфидия скончалась, а Сапфо и не заговаривала о Фаоне, Филистина подумала, что сына маленькой Тимады просто-напросто негласно решено оставить на привычном месте.
В самом деле, ну кому может помешать этот красивый, веселый мальчик, своей улыбкой, порывистыми жестами и стремительной походкой так похожий на Тимаду?
Но, оказывается, Сапфо совершенно ни о чем не забыла, а просто ждала каких-то писем.
И вот они пришли. И, оказывается, должны мигом переменить судьбу Фаона.
Сейчас Филистина буквально кляла себя в душе за то, что затеяла на холме этот разговор про Тимаду, «того самого ужасного человека» и Фаона.
А следовательно — сама же во всем виновата. Она простодушно думала, что, если бы не ее болтливость, может быть, все как-нибудь бы и обошлось?
Сапфо могла забыть о письме, а потом бы вмешались боги, а потом бы она сама тоже что-нибудь придумала…
Когда-то Филистина своей рукой вложила в затвердевшие губы Тимады обол — монетку, чтобы подружка могла уплатить Харону за перевозку в страну мертвых.
А теперь вот и Фаон должен навсегда уплыть от нее тоже.
Пусть и не в подземную страну, откуда никогда никто не возвращается, но тоже куда-то очень, очень далеко, и вполне возможно, что больше Филистина сына Тимады никогда не увидит.
А уж если он действительно ввяжется там в борьбу против тирании, или отправится воевать…
Филистина почувствовала, что кто-то гладит ее по волосам, и с надеждой подняла голову.
Нет, это была не Сапфо. Сейчас ее пыталась утешить сильная, теплая рука Дидамии, на которой в лучах закатного солнца поблескивали серебряные кольца и браслеты, а та, от кого больше всего зависела судьба мальчика, наоборот, сидела отвернувшись и пристально смотрела на море, слегка сдвинув брови.
Филистина по опыту знала, что если сейчас она попытается просить за Фаона, то ничего хорошего из этого все равно не выйдет.
Сапфо никогда не меняла своих решений, и тем более публично.
Но вот если попробовать поговорить с ней наедине, а еще лучше — как-нибудь между делом, нежась на общем ложе или на залитой солнцем лужайке, распевая веселые песни…
— Я пойду погуляю, — резко встала Сапфо и быстро, не оглядываясь, пошла по склону вниз, по направлению к буковой роще.
Подруги и не думали двигаться за ней следом — слова «пойду погуляю» для них привычно означали, что сейчас Сапфо необходимо побыть одной.
Все знали, что свои стихи Сапфо обычно сочиняла во время пеших прогулок, — она сама рассказывала, что тогда нужные слова словно сами собой откуда-то появляются в такт шагам.
Да и ритм знаменитых стихов Сапфо был такой, словно она поднималась в гору, а потом неожиданно выходила на ровное место и переводила дыхание.
Тот, кто не знал образа жизни Сапфо с ее ежедневными пешими прогулками, удивлялся необычайной естественности ее поэзии.
Говорили: стихотворения Сапфо легкие — как само дыхание.
Или — они похожи на стук влюбленного сердца, которое то бьется ровно, то словно падает в глубокую сладкую бездну.
Сапфо, как всегда, улыбаясь выслушивала эти комплименты и домыслы, а про себя думала: нет, ее стихи скорее похожи на быстрые шаги…
Загорелые ноги, обутые в легкие сандалии, без устали топают по холмам и рощам, вышагивая слово за словом.
Строфы, которые повсеместно стали называть «сапфическими», состояли из трех одиннадцатисложных стихов и заключительного короткого, адонейского стиха, и похоже было, словно Сапфо случайно вдруг спотыкалась на пути, но потом снова переводила дыхание и выходила на ровное место.