Сарти

– Удивительные люди! И как только их до сих пор не захватили варвары! То есть я удивляюсь, как при таком подходе к делу они до сих пор умудряются варварам противостоять. Просто бардак какой-то… – Господин Дройт сокрушенно покачал головой. – В обществе не чувствуется никакой сплоченности. За исключением, конечно, страсти к собственному имуществу, то есть к вещам, и естественной потребности эти самые вещи защищать. Вещизм! И что, это вот – та самая идея, которая сплачивает людей в общество?! Люлю, я начинаю думать об этом городе дурно.

– Ты

прав, Аллен, прав. Разве я спорю? Да ведь только в других местах – разве там все иначе, а? Каждый сам за себя… – Люлю оживленно крутил головой: разглядывал окружающие дома. – Нет, Аллен, здесь забавно. Вот посмотри, какое милое место! – Он ткнул пальцем в монументальное двухэтажное здание справа по ходу движения. – Такие дома вселяют в меня уверенность в завтрашнем дне.

Юллиус по своему обыкновению промолчал.

Они шли по широкой немощеной улице – улица превосходила все прочие и размерами и протяженностью и вполне тянула на главную: вела почти через весь город и оканчивалась круглой площадью, на которой виднелся какой-то собор, и дома тут стояли все больше крупные, основательные, хотя, казалось, трудно выделиться основательностью в городе, ежечасно готовом к отражению потных варварских орд, мечтающих предать его мечу, огню и тотальному разграблению. И тем не менее. По вывескам в домах опознавались лавки, трактиры, было даже два банка, и коротавшие послеобеденное ленивое время перед ними на стульях джентльмены приветствовали проходящих благожелательными кивками.

Дом, на который указал Люлю, выделялся из прочих даже на этой благополучной улице: это был не дом, а просто бастион какой-то: широкий, приземистый, сработанный из титанических древесных стволов, с могучей коновязью перед входом, где на жаре парились, из последних сил отгоняя мух, три понурых коня. Рядом с бревном, к которому они были привязаны, кони казались карликами.

– «Три кружки», – прочитал Люлю вывеску. – Хорошее название, звучное.

– Н-да, – подтвердил г. Дройт. – Неплохо бы узнать его этимологию.

Люлю юмористически взглянул на него. Повернулся к Тальбергу.

– Зайдем?

И зашли.

За толстенной дверью с глазком-бойницей и с надписью по низу «Пинать!» – и Люлю тут же, от души, пнул, но дверь даже не дрогнула – взорам утомленных свиданием с местной таможней путников открылся обширный, дышащий полутемной прохладой зал: углы его терялись во мраке, но отчетливо были видны ряды широких низких бочек-столов с бочонками-стульями у стен, а также монументальная стойка как раз напротив входа – над стойкой горели неяркие, приятные глазу лампочки, бросавшие свет на ряды бутылок, стаканов, а также и на бармена.

Бармена… Он был под стать своему заведению: могучий, широкий в плечах дядька с ухоженным брюхом, красным лицом и мясистым носом, на первый взгляд головы на полторы выше господина Дройта, а господин Дройт среди малорослых никогда не числился.

Недалеко от стойки просматривалась небольшая сцена, на которой одиноко стоял концертный рояль. За роялем сидел тощий чернокожий субъект и негромко, меланхолически перебирал клавиши пальцами.

Зал был почти пуст: лишь за двумя бочками восседали какие-то господа; негромко беседуя, они потягивая пиво из высоких стеклянных кружек; на бочках горели, освещая лица сидевших, толстые свечи, воткнутые в спиленные гильзы от пушек среднего калибра; у стойки бара на высоком табурете сгорбился какой-то бритый нескладный субъект в бесформенных портках и розовой футболке на три размера больше, чем надо.

На вошедших никто не обратил внимания. В том числе и бармен: он хмуро полировал волосатым полотенцем пивную кружку, периодически поднося ее к свету и критически осматривая результаты своих усилий.

– Свет и воздух, – заявил господин Дройт, вдыхая прохладу полной грудью. – Здесь славно. – И решительным шагом направился к стойке бара.

– Ну да, ну да, – поспешил следом Люлю.

Юллиус же давно уже торчал у сцены и внимательно наблюдал музыканта.

– Доброе время суток, – Господин Дройт уселся на табурет и уложил рядом на стойку шляпу. Великанский бармен глянул на него один глазом, кивнул в ответ и вернулся к своей кружке. – Как у вас приятно после этой изнурительной жары…

– Чего плеснуть? Пива? – буркнул бармен, поставив наконец кружку к другим, уже обработанным. – Двадцать пять центов пинта.

– Ну отчего же сразу так уж и пива… – Господин Дройт достал трубку и замшевый кисет. – Что у вас принято пить в это время дня, уважаемый хозяин? Вот вы нам это и налейте. Три раза.

– Как скажете, – прогудел бармен и, повернувшись к пришедшим спиной, стал проделывать какие-то неясные манипуляции. Бритый налысо хихикнул в предвкушении, с интересом разглядывая г. Дройта и присевшего рядом Люлю.

– Извольте, – на стойке перед Дройтом и Люлю появились три стаканчика с бурой жидкостью и три кружки пива на пинту, приятно запотевающие на глазах. – Пьют так: сначала из стакана, а потом без перерыва из кружки. – И бармен, облокотившись на стойку, уставился маленькими блестящими глазками на пришедших.

Дройт, закончив набивать трубку, с интересом глянул на напитки.

– Аллен, это кажется очень правильное место, – сообщил ему Люлю и без всяких колебаний вылил в пасть содержимое своего стаканчика, а потом отправил туда же и пинту пива. Удовлетворенно причмокнул губами. – Прелесть такая!..

– И правда, недурно, – кивнул господин Дройт, в точности повторив его манипуляции. – Спасибо, хозяин, это именно то, что нужно усталому путнику, чтобы освежиться и отчасти восстановить утраченные силы.

Бармен удовлетворенно крякнул; на лице же бритого отразилось такое явное разочарование, что смотреть без смеха было невозможно.

– Повторить? – спросил хозяин. В голосе его угадывалось что-то, отдаленно напоминавшее дружелюбие.

– Повторить? – Господин Дройт неторопливо раскурил трубку. – Пиво – пожалуй, да, повторите. А вот ром…

– Да, – вступил Люлю, – ром повторять не надо. В задницу этот ваш ром.