Сашенька
Шрифт:
Паша закончил разговор, но почти тут же зазвонил большой телефон на столе. Он нажал кнопку и начал по-русски вести беседу о художественном аукционе.
— Мама, начинайте без меня, — произнес он, вновь прикрывая трубку ладонью. Теперь Катенька могла сосредоточить все внимание на этой незнакомке, немолодой, но почему-то очень симпатичной ей женщине, у которой — Катенька вдруг это поняла — было все, только счастья не было.
— Я так рада, что вы приехали, — сказала Роза. — Мы хотим провести историческое исследование, поэтому я обратилась к академику
— Вы специалист по восемнадцатому веку? — серьезно спросила Катенька, доставая из рюкзака записную книжку.
— Нет, конечно же! — вмешался Павел, опуская трубку телефона. — Я начинал в Одессе с продажи билетов на концерт — с того момента размах увеличился. Сначала торговал металлами, потом машинами, потом нефтью и никелем, но о восемнадцатом веке я не знаю ничего. Мама тоже…
— Паша, не будь таким напыщенным индюком, — сказала Роза. — Катенька, нам нужен лучший историк — профессор порекомендовал вас. Вам же доводилось проводить исследования? Вы работали в архивах?
— Да, в государственном архиве, над законодательными инициативами Екатерины Второй, а недавно над своей диссертацией «Влияние на местные органы власти и управления указа Екатерины Второй от 1775 года…»
— Отлично, — воскликнула Роза, — потому что мы хотим, чтобы вы провели генеалогическое исследование.
— Хотим раскопать историю нашей семьи, — добавил Павел.
— Выяснить происхождение вашей семьи начиная с восемнадцатого века?
— Нет, дорогая, — ответила Роза, — только с двадцатого. Мы хорошо заплатим. Пятьсот долларов в месяц вас устроит?
У Катеньки по спине пробежал холодок. Она расправила плечи.
— Нет-нет, не стоит. — Предложенная сумма вызвала тревогу, это было больше чем слишком много, а значит, что-то было нечисто. Что бы сказал ее отец? Что касается Клопа, то он относился к этим олигархам как к антихристам. — Думаю, эта работа не для меня. Я специалист только по восемнадцатому веку.
— Другими словами, вы отказываетесь от этой работы? — Павел посмотрел на мать, взял чашку чая.
— Паша! — одернула сына Роза. — Не дави на нее. Она вправе задавать вопросы.
Она повернулась к Катеньке.
— Это ваша первая работа, не так ли?
Первая работа, первая поездка за границу, первый олигарх, первый дворец — все первое. Катенька кивнула.
— Слушайте, — сказал Павел. — Вы работали с одними архивами, почему бы не поработать с другими? Какая разница? Екатерининские архивы, сталинские архивы…
Катенька напряглась. Сталинская эпоха! Еще один тревожный звоночек! Вот в эту эпоху заглядывать никак не следовало! «Никогда не спрашивай у людей, чем занимались их деды», — как-то сказал ей отец.
«Почему?» — «Потому что одни деды доносили на других!» Однако ее многоуважаемый руководитель, академик Беляков, бросил же ее в этот серпентарий.
Она преодолела немалый путь — как ей теперь уезжать?
Она глубоко вздохнула, чувствуя полнейшую неуверенность.
— Я не могу этим заняться. Я не знаю этот период и не хочу ввязываться в то, что
— Вот те на! — Павел со стуком поставил чашку на стол, чай пролился. Хозяин пробормотал что-то вроде: «Провинциалка с советским менталитетом».
Катеньку шокировала его вспышка, она уже хотела встать и откланяться, когда одновременно зазвонили оба телефона: мобильный и стационарный.
— Павел, поговори у себя в кабинете, — тут же велела Роза, — или я выброшу твои телефоны в окно.
Когда он ушел, она взяла Катенькины руки в свои ладони.
— Прошу прошения. Теперь мы можем побеседовать.
— Она замолчала и испытующе посмотрела на Катеньку.
— Пожалуйста, поймите, дело не в простом тщеславии или любопытстве. И дело не в Пашиных деньгах. Дело во мне.
— Но мистер Гетман прав, — сказала Катенька. — Я не могу этого сделать. Я ничего не знаю о двадцатом веке.
— Выслушайте меня, и если все же решите уехать, я пойму. В любом случае, я хочу, чтобы вы посмотрели Лондон перед тем, как улетите домой. Но если бы вы могли нам помочь… — Ее глубокие голубые глаза затуманились. — Катенька, я выросла с пустотой в душе, я никогда не могла об этом ни с кем поговорить, я даже не позволяла себе об этом думать. Я знаю, что не одинока. В России много таких, как я, — людей, которые ничего не знают о своих родителях. Мы ничем не отличаемся от остальных, мы вступаем в брак, рожаем детей, стареем, но я никогда не смогу быть спокойной, я ношу это чувство в себе. Вероятно, именно поэтому я воспитала Пашу таким уверенным в себе экстравертом — я не хочу, чтобы он прожил жизнь так, как я.
Она нахмурилась и засмеялась — Катеньке показалось, что зазвенели колокольчики.
— Я никогда не говорила об этом со своим покойным мужем и даже с Пашей. Но недавно Паша захотел сделать мне подарок. Я призналась, что мое единственное желание — узнать, кто мои родители. Он ответил: «Мама, коммунистов больше нет, КГБ кануло в Лету, я заплачу любые деньги, чтобы тебе угодить». Поэтому вы здесь.
— Вы… сирота? — спросила Катенька. Она не представляла себе, каково это — быть сиротой.
— Даже не знаю, — ответила Роза. — Где мои родители? Кто они? Я не знаю, кто я. Никогда не знала. Относитесь к этой работе как хотите — как к вызову, историческому проекту, подработке на время каникул или просто как к доброму делу. Это мой последний шанс. Прошу вас, прошу, скажите мне, что вы поможете выяснить, что случилось с моей семьей!
5
В новой, бешеной Москве стояла весна. Этот беспощадный, залитый неоном город стал восточным мегаполисом на американский лад, со всеми его БМВ, «Ладами», коммунистами и олигархами, чиновниками и шлюхами.